Избранные произведения в одном томе

На государство работать перестали, на себя еще не начали, поэтому много аварий. Провожая поезд с родственниками, мы уже не знаем, куда мы их провожаем.

Очень хочется подойти к образованному человеку и вежливо спросить, не знает ли он случайно, когда кончится переходный период и что для этого нужно, и нельзя ли эксперимент проводить в другом месте, где нет людей, и действительно ли нужно работать еще лучше, просто так, вдруг, с двадцатого числа, или, может быть, подождать.

Работать еще лучше — мы слышали всю свою жизнь. А так как никакого результата не было, то кажется, они хотели, чтоб мы не работали, а мучились — пришел к восьми и мучаешься до пяти; и все зрители радуются. Так что этот способ мы знаем. А нет ли другого, если поискать?

Мы бы могли забастовкой поддержать. Так вроде она уже давно идет. Осталось воду отключить. Хотя и от этого только здоровее будем…

В общем, мы можем потерпеть, но хорошо терпят, когда знают для чего. Очень знать хочется. А не будем знать, то возникает неприятное ощущение, что на этом все кончится.

— Как? Только что было целое общество, огромное, бурное, с парламентом?!

— Все… Нет больше. Кончилось.

«Эпицентр — это не сам центр…»

Эпицентр — это не сам центр, а наше отношение к нему.

* * *

Он такой красивый. Его умыть, одеть и можно подавать к столу.

* * *

Снова простая вещь. Гуляешь небрежно одетый по суровому морозу в окрестностях, где живешь. Гуляешь, гуляешь. Обратно нечем. Автобуса нет. Гуляешь назад до полного околения. Случайно попадаешь домой. Раздеваешься в тепле, садишься к письменному столу. И пишешь, пишешь и получаешь наслаждение. Не от работы, конечно, от тепла.

* * *

На дверях КГБ: «Прием граждан круглосуточно».

— А выдача когда?

Вначале были правы те, кто уехал.

Потом недолго были правы те, кто остался.

Потом долго были правы те, кто уехал.

И опять недолго правы те, кто остался.

Сейчас снова правы те, кто уехал.

Хотя когда-нибудь слова «уехать» и «возвратиться» будут значить одно и то же. Это будет зависеть от того, куда еврея поставишь лицом.

Почему здесь так коротко живут друзья? Поживут, поживут, приучат к себе и исчезают. Ни один не остается с тобой. Умирают, уезжают, превращаются в других.

Язык воспоминаний — на нем сегодня и не поговоришь.

Очень коротко живут в этой стране люди, дома, могилы.

Чуть-чуть — и не с кем, одни последние известия.

Мы жизнь не выбирали — мы в нее попали, как лисица в капкан. А будешь освобождать лисицу, она тебе лицо порвет.

* * *

У человека, вычисляющего национальность, — жизнь язвенника. Все наслаждаются, а ему того нельзя, этого нельзя…

* * *

Чего больше всего хочется, когда влезешь наверх? Плюнуть вниз.

* * *

Сам капризен и витиеват.

Сути не имею. Любовью не болею.

Слов не держу. Звоню когда хочу.

Когда хочу немею.

Когда хочу, когда могу,

Когда могу — жалею.

Неудовлетворенными остались наши вертикальные потребности.

Жизнь свелась к сбору горизонтальных благ.

* * *

Да. Вся штука в том, что ты стремишься в институт, в консерваторию, в скрипку, в науку, в спорт, лезешь наверх, напрягая все силы, чтобы доказать, что ты не еврей.

И наступает момент, когда ты становишься не евреем, а Ойстрахом, Гилельсом, Плисецкой или Пеле.

Но всегда будут люди выше или наравне с тобой, и для них ты опять еврей.

И что тебе тут посоветовать, кроме как принять, наконец, это звание и умереть среди своих.

* * *

У нас в Приднестровье воевать труднее, чем в Афганистане.

Форма одинаковая, лица одинаковые, язык одинаковый.

— Так чего же вы воюете?

— Чтоб ответить на этот вопрос.

— Папа, — сказал сын антисемиту. — Я еврей!

— Как?

— А вот так.

* * *

Когда чувствуется, что весь мир лжет? Когда тебе в самолете объявляют, что разница во времени между Москвой и Нью-Йорком всего восемь часов.

* * *

— Я впервые в вашей стране, — сказала американка.

— Мы тоже, — сказали мы.

— Не представляю, — сказала американка.

— Вот, вот, вот, — сказали мы.

— Вы знаете, я бы здесь, наверное… — сказала американка.

— Вот, вот, вот, — сказали мы.

— Как вы здесь живете?

— Надо! Кому-то надо, — сказали мы.

— И это вы?

— И это мы, — сказали мы.

И со всех сторон пошло уважение.

А иностранцы думают, что у нас видеомагнитофонов нет, за овощами очередь, вода с перебоями, мяса нет, купаться нельзя, надеть нечего. Ну и черт с ними. Чего их переубеждать.

* * *

Я дошел до того, что могу позвонить в Америку, сказать, что у меня хорошее настроение, и положить трубку.

* * *

Прогноз погоды: во второй половине дня кратковременный дождь, гроза, ураган, град, катаклизм, ужас, конец света, спасайтесь!

* * *

У нас с женой договор: поймаешь — стреляй!

Эмигрант

Сквозь щели в асфальте — бледные ростки свободы и жалкие вопросы к уехавшим.

— Скажите, вы вернетесь?

— А вы сделайте как надо, и мы вернемся.

— Ладно. А что именно сделать?

— Сделайте свободу и изобилие, сделайте культуру и передвижение, и мы вернемся.

— Ладно. Хорошо…

И обе стороны с дикой тоской и безнадежностью избегают глаз друг друга.

— А если мы все сделаем, вы вернетесь?

— Да, конечно, а как же, естественно.

— А там чего? Лучше, что ли, вам?

— Да как сказать… свои проблемы… Там не рай…