Избранные произведения в одном томе

— В чём же смысл, — думал я, — в чём сногсшибательный смысл этого простецкого стихотворения:

Чем пить,
поедая отдельных лещей,
Купил бы ты лучше
нательных вещей.

Глава 87

СЕРГЕЙ И НИКАНОР

Икра, хочу вам доложить, была неплохая. Икряной лещ попался, и я поначалу только с икрой и разбирался, даже горькие её кончики, ну такие, вроде саночки детские, и те не выбросил. Рёбра обсосал, а когда приступил к спинке, тут на меня стали наседать зрители.

— Говори смысл надписи, — покрикивали некоторые, вроде Ковпака.

Я прямо и не знал, что с ними делать, никак не давали леща дотаранить. Стал отводить удар.

— Вы знаете мою мечту? — спросил.

— Не знаем! — орут.

— Так вот, я мечтаю увидеть человека, который умнее меня. Понимаете?

— Да что такое, — орут. — Неуж такого нету?

— Не знаю, — говорю, — может, и есть. Мечтаю увидеть и поговорить, да всё никак не встречаю… вот такая мечта…

— А Суер, — орут, — Выер?

— А если он умнее, пускай и надпись трактует.

— Тельняшка давно на мне, — ответил Суер, — а леща ел только ты, так что у тебя передо мной преимущество — съеденный лещ. На весах мудрости мы равны, но лещ перевешивает. Толкуй!

— Ну что ж, друзья, — сказал я откровенно, — смысл я, признаться, понял, ещё когда вы леща искали и за пивом бегали, но отказаться от леща тоже не мог. Так вот вам, смысл этого стихотворения заключается в том, что СМЫСЛА НЕТ.

— Хреновина! Это не толкование! А как же ЛЕЩ?

— Нету смысла. Как вы сами видели, я и ПИЛ, и ЛЕЩА ел, и НАТЕЛЬНУЮ ВЕЩЬ вы мне сами подарили, я имел всё, несмотря на призыв поэта не пить, а покупать. А насчёт сундучка вот что: во-первых, это не сундучок, а вроде ларец, такие ларцы делали для богатых дам минувшего времени, открыть их можно было просто ноготком. У меня нету дамского ногтя, но есть рыбья кость. Попробуем, — и я взял обсосанное и сомкнутое с хребтинкой рёбрышко леща и сунул в замочную скважинку.

Тыркнул, тыркнул — не получилось.

— Э-э-э-э, — заэкали на меня во главе с лоцманом, — какой фрак выискался, умней него нету, косточкой, дескать.

Я помочил кость в пиве — покарябал внутри, ещё помочил, ещё покорябал, и вдруг послышался звук «чок» — и полилась дивная музыка Моцарта и Беллини, прекраснейшая сюэрта, написанная для валиков на колокольчиках.

Под бемоли сюэрты крышка стала приоткрываться, и из глубины волшебного сундучка поднялись две изысканных фигуры.

Одна — в богатом халате, в красной феске с тюрбаном, другая — в клетчатых брюках, полосатой шляпе.

И фигуры, кланяясь друг другу, изысканно вдруг заговорили — оказывается, в сундучке был спрятан органчик. Звуки их голосов я и вынужден записать здесь в виде короткой и благонравной пьески.

— Из дальних ли морей

Иль синих гор

Любезный ты вернулся, Никанор?

— Из Турции приехал я, Сергей,

Привёз ушных

Серебряных серьгей.

— Где ж серьги те?

— Да вот они в ларьце,

Который формою похож на букву «Це».

— О, красота!

Диковина!

Неуж

Они послужат украшеньем уш?

— Весьма послужат!

Посмотри, мой друх,

Какая красота для женских ух!

Смотри, какие на серьгах замочки!

— С такою красотой,

Засунутою в мочки,

Они весьма нас будут соблазнять!

Тут Никанор поклонился, наклонился, нырнул куда-то в глубь сундучка и вынул серьгу.

О!

Изогнутая сдвоенным ребром василиска, выкованная из цельного куска перлоплатины, она удлиняла наш взгляд, частично выворачивая его наизнанку, потом укорачивала, а изнанку ставила ребром на подоконник.

Великолепные алпаты,

сапгиры и Гайдары,

чистейшей воды ахматы

украшали серьгу.

Матросы завороженно смотрели на это произведение искусства, слегка ослеплённые блеском особо сверкающих розенталей.

— И это что? — спросил боцман. — Всё?

— Не знаю, — сказал я. — Может, ещё чего-нибудь достанет.

Но фигура Никанор больше ничего не доставала.

— И это всё? — обиженно спрашивал Чугайло. — Одна серьга! А где же вторая?

— А вторая, — сказал капитан, — давно находится у вас в ухе, дорогой господин Чугайло.

Глава 88

ОСТРОВ ЕДОПЕД

Чугайло запил.

Туго, гнусно, занудно, простецки и матерно.

Он прекрасно понял рассказ капитана про мужика и медведя в овсе, чудо в жизни боцмана совершилось, и больше никаких чудес он мог не ожидать. Серьга и кланяющиеся фигурки — вот и всё, что уготовила ему судьба, он то и дело заводил их, слушал пьеску и пил, пил, пил. От бесконечного завода или от долгого пребывания в навозе фигурки стали сбиваться с проторённой поэтической дорожки, перевирали слова и один раз даже запели, обнявшись, «Отговорила роща золотая».

Матросы, не получившие с фигурок ни серьги, без боцманского тычка распустились, гнали самогонку из фальшборта, жизнь на судне пошла враскосяк.

Старпом, который жаждал сокровищ не менее других, как-то тоже опустил руки. Да и трудно было, конечно, ожидать, что под каким-то новым сараем лежит уже другой сундучок в навозе со второю серьгой специально для старпома. Так не бывает.