Избранные произведения в одном томе

Первая попытка прописать иной мир во всех подробностях. Где-то у меня до сих пор хранится картонная папка с эскизами парусных авианосцев, набросками карт (в том числе и карт распространения того или иного диалекта), словариками, выписками из удивительной книги о полинезийских мореплавателях «We, Navigators» и т. д.

Мы сознавали, что вторгаемся на творческую территорию Стругацких (островные империи, сопляки с гранатомётами, бесконечная бессмысленная война), но полагали, что восемь лет самостоятельной работы не позволят нам стать очередными подражателями Братьев.

Детская придурь (сбежать в первобытную Полинезию) обернулась попыткой защитить идиллический выдуманный мирок от вторжения европейцев, в результате чего мы так изуродовали несчастные острова, что конкистадоры скромно курят в сторонке. Ей-богу, намерения у нас были самые благие. Нам и вправду не хотелось, чтобы «рай по правому борту» сменился адом, однако повесть оказалась сильнее, а главное, умнее нас самих.

Кстати, нормальное явление. Мало того, если вдруг увидите, что автор умнее собственной книги, будьте осторожны с таким человеком.

Пользуясь случаем, спешу передать запоздалую благодарность все тому же питерскому Л., вдребезги разнесшему один из первых вариантов «Миссионеров» (тогда это ещё называлось «Бумеранг»).

— Да не смогут они там добыть нефть! — неистовствовал он. — При их уровне технического развития? Бросьте, ребята…

Развалил нам, гад, всю экологию с технологией. Называется, погостить приехал!

— Ладно, — зловеще произнёс кто-то из соавторов. — Сломал — чини. Пока не придумаешь замену нефти — жрать не дадим!

Вы не поверите, но ему хватило получаса, чтобы вспомнить «бразильский вариант» и варварски разомкнуть производственный цикл: горючее островитяне получают, перегоняя в спирт сахарный тростник, а барду, не перерабатывая, сбрасывают по наклонным канавам в бухты. Самотёком. Особенно впечатлили нас семиметровые хребты серой зловонной пены вдоль берегов.

Понятно, что гость был немедля накормлен.

Была, помню, ещё одна сложность: мы с Белкой никогда не ставили себе особого условия, чтобы герой обязательно занимал незначительную должность («маленький человек»), тем не менее до сей поры других персонажей у нас просто не водилось. В «Миссионерах» же, куда ни плюнь, либо стратег, либо правая рука стратега, то есть люди, распоряжающиеся жизнью и смертью подчинённых. Загадочные существа. Страшноватые.

Повесть приглянулась публике, огребла «Еврокон-90», но, как к ней относиться, не знаю по сей день. Она многое нас заставила понять, но совершенно была не понята читателями. Мне кажется, всех очаровало именно то, что ужасало авторов: романтика пренебрежения личностью во имя целого.

«ПУСТЬ ВИДЯТ»

Более десяти лет Белка работала корректором в Нижне-Волжском книжном издательстве, так что в смысле грамотности сдаваемые нами рукописи выгодно отличались высоким качеством. И грех было ничего не написать о трудовых буднях издательства. Фантастику мы, по обыкновению, свели к минимуму Кроме ангела, явившегося в конце рассказа за скоропостижно скончавшимся героем, ее, можно сказать, и нету. История чисто русская и, подобно большинству наших текстов, на другой язык непереложимая.

Пару лет назад везут нас в автобусе по Питеру на конгресс «Странник». Кто-то деликатно трогает меня сзади за локоть.

— Господин Лукин…

Несколько ошарашенный, оборачиваюсь — и вижу две лучезарные японские улыбки.

— Скажите, пожалуйста, что такое «гробинка»?

— Что?!

У вас тут написано «нос с гробинкой».

Смотрю — и цепенею. Они читают тот самый рассказ.

— Понимаете… пытаюсь растолковать я. — Герой рассказа — корректор… Человек, который правит ошибки. «Нос с гробинкой» — это именно ошибка. Правильно — «нос с горбинкой». Горбинка, понимаете? Это когда нос горбатый…

Внимают, сопровождая каждое мое слово вежливейшим кивком.

— А гробинка что такое?

Я теряюсь.

— Гробинка — от слова «гроб», — приходит на выручку Надя, моя жена (в прошлом — лучшая Белкина подруга). — Гроб. Деревянный ящик, в который кладут мёртвого человека…

— А-а… Мёртвого человека? — ликуют они, разом всё уяснив. Впрочем, улыбки их тут же гаснут, и на самурайских личиках вновь проступает недоумение. Почти тревога.

— А что такое «гробикну»?

Мне совсем становится не по себе.

— Ну, видите ли… Корректор с перепугу исправил «гробинку» на «гробикну»… То есть исправил неправильное на ещё более неправильное…

— Так в этом нет политики? — озабоченно спрашивает японский гость, слегка понизив голос.

Полная оторопь.

— Политики?..

— У вас тут написано: «Был бы жив дедушка Сталин, он бы тебе показал гробинку…»

К счастью, автобус останавливается. Прибыли. Гостиница. Выпадаю наружу мокрый и измочаленный.

— Понял теперь? — хмуро ворчит кто-то из собратьев по кейборде.

Видно, и его пытались перевести на японский.

«ЧЁРНЫЙ СОН»