Избранные произведения в одном томе

— Собственных нет, поскольку они не могут творить. Их возможности не выходят за рамки программы. Но послушайте, Крокетт, вы работаете со сверхсложной мыслящей машиной, с радиоизотопным мозгом, который ДОЛЖЕН быть чутким и восприимчивым. Это обязательное условие. И вы можете создавать тридцатиэлементный комплекс потому, что находитесь в точке равновесия магнитных линий.

— Вот как?

— Что случится, если вы поднесете магнит к компасу? Компас начнет реагировать по законам магнетизма. Интеграторы реагируют… по какому-то другому принципу. И они невероятно точно выверены, находятся в идеальном равновесии.

— Вы хотите сказать, что они спятили? — спросил Крокетт.

— Это было бы слишком просто, — ответил Форд. — Для безумия характерны изменчивые состояния. Мозги же в интеграторах уравновешены, стабилизированы в неких границах и движутся, так сказать, по стационарным орбитам. Но они восприимчивы — просто обязаны быть такими — к одной вещи. Их сила обращается слабостью.

— Значит…

— Вам случалось бывать в обществе психически больного человека? — спросил Форд. — Уверен, что нет. Это здорово действует на впечатлительных людей. Разум же интеграторов сильнее подвержен внушению, чем человеческий.

— Вы имеете в виду индуцируемое безумие? — спросил Крокетт.

Форд утвердительно кивнул.

— Точнее, индуцированную фазу психической болезни. Интеграторы не могут скопировать схему болезни, они на это просто не способны. Если взять чистый фонодиск и сыграть какую-нибудь мелодию, она запишется и получится пластинка, много раз повторяющая произведение. В психологическом смысле интеграторы представляли собой как бы незаписанные пластинки, а их таланты — производное совершеннейшей настройки мыслящего устройства. Воля машин не играет тут никакой роли. Сверхъестественно чувствительные интеграторы записали психическую модель какого-то мозга и теперь воспроизводят ее. А если точнее, модель психики Бронсона.

— То есть, — вставил Крокетт, — машины рехнулись.

— Нет. Безумие связано с сознанием личности, а интеграторы лишь записывают и воспроизводят. Именно поэтому шестеро операторов покинули станцию.

— Ясно, — сказал Крокетт — Я последую их примеру, прежде чем свихнусь. Это довольно… мерзко.

— Как это ощущается?

— Я бы покончил с собой, если бы это не требовало усилий, — коротко ответил ирландец.

Форд вынул блокнот и свинтил колпачок с ручки.

— У меня здесь история болезни Бронсона. Вы когда-нибудь слышали о типологии психических болезней?

— Очень мало. В свое время я знал Бронсона. Порой он бывал исключительно угрюм, но потом вновь становился душой общества.

— Он говорил о самоубийстве?

— При мне никогда.

Форд кивнул.

— Если бы говорил, он никогда бы его не совершил. Его случай — маниакальная депрессия: глубокая подавленность после периодов оживления. В начальный период развития психиатрии больных делили на параноиков и шизофреников, но такое деление оказалось слишком грубым. Невозможно провести линию раздела, поскольку эти типы взаимно проникают друг в друга. Ныне мы выделяем маниакальную депрессию и шизофрению. Шизофрению вылечить невозможно, остальные психозы — вполне. Вы, мистер Крокетт, легко управляемый маниакально-депрессивный тип.

— Да? Но это не значит, что я сумасшедший?

Форд широко улыбнулся.

— Скажете тоже! Как и все, вы имеете определенные отклонения, и, если когда-нибудь сойдете с ума, это будет маниакальная депрессия. Я, например, стал бы шизофреником, поскольку представляю шизоидный тип. Этот тип часто встречается среди психологов и объясняется комплексом компенсационной общественной ориентации.

— Вы хотите сказать…

Доктор продолжал; в том, что он объяснял все это Крокетту, явно была какая-то цель. Полное понимание — часть лечения.

— Представим это таким образом. Депрессивные маньяки — случаи довольно простые и колеблются между состояниями оживления и депрессии. Амплитуда колебаний велика по сравнению с ровными и быстрыми рывками шизоидного типа. Периоды растягиваются на дни, недели, даже на месяцы. Когда у маниакально-депрессивного типа наступает ухудшение, график его депрессивной фазы имеет вид кривой, идущей вниз. Это одно. Он сидит и не делает ничего, чувствуя себя несчастнейшим человеком в мире, порой до того несчастным, что это даже начинает ему нравиться. И только когда кривая начинает ползти вверх, его состояние меняется с пассивного на активное. Вот тут он начинает ломать стулья и требуется смирительная рубашка.

Крокетт явно заинтересовался. Вполне естественно, что он прилагал выводы Форда к себе.

— Иначе обстоит дело с шизоидным типом, — продолжал Форд. — Тут ничего предсказать нельзя и может произойти все что угодно. Это может быть раздвоение личности, навязчивая идея материнства или различные комплексы: Эдипов, возврат в детство, мания преследования, комплекс величия — варианты неограниченны. Шизоидный тип неизлечим, но для депрессивного маньяка спасение, к счастью, возможно. Наш здешний призрак — именно депрессивный маньяк.

С лица ирландца сбежал румянец.

— Начинаю понимать.

Форд кивнул.