Избранные произведения в одном томе

— Да вы что?! — мгновенно озверел я и бросился в маленькую комнату. Секретера в ней действительно не было. — Фу! — Так же внезапно успокоился я. — Фу! Это же все Афиноген Каранатович. Это он для комиссии. Сейчас внесем.

— А что комиссия-то? — спросила Валентина.

— А комиссия признала, что что-то такое Афиноген Каранатович все же открыл, изобрел.

— Фенька изобрел?! — не поверила Пелагея Матвеевна. — Смотри-ка ты…

Я оттащил кровать в сторону и поставил ее торчком.

— Фокусы буду показывать, — сказал я, прислонил картину к стене, взялся за ручку и… начал работу. Книги, папки, тетради, стул. С секретером пришлось, конечно, покорячиться. При каждом резком движении, при чуть заметном усилии пронзительная боль впивалась в ребра. Но через полчаса мой угол принял полагающийся ему вид. Кроватью я прижал картину к стене, чтобы не падала.

— Это твои или Афиногеновы фантазии? — пойнтересовалась жена.

— Афиногена Каранатовича.

— Тебе до такого в жизни не додуматься.

— Правда, Валентина, правда. Не додуматься.

— Только пусть он в своей квартире фокусы показывает. Пол теперь мыть надо.

— Вымоем…

Я вспотел после перетаскивания своего барахла, снял повязку со лба.

— Господи! — сказала Валентина. — Ну на кого ты похож! Весь избит, волосы торчком. Бродяга подзаборный… — И добавила уже на кухне: — Вот горе-то мое… О-хо-хо…

— Нормально, папаня, — сказала дочь. — Вид у тебя почти что геройский.

Пелагея Матвеевна спала сидя.

А я ночью снова долго не мог уснуть. Храпела теща. В голову лезли всякие мысли. Хотелось, ох как хотелось отодвинуть кровать и войти в тихую нарисованную квартиру. Но что-то удерживало меня. Будущее, что ли?

Я встал и начал писать рассказ, но уже не про квартиру и не про путешественника во времени. Этот этап в моей жизни кончился. Я и так потерял много времени. Подумать только, за четыре месяца не написать ни одной путевой строчки!

Все, все, все! Теперь все. Работать надо. Через открытую форточку слышался скрип отдираемых досок. Это предприимчивые жильцы растаскивали забор, который отделял наш дом от стройки. От стройки! Как же… Неужели все зря? Но… но ведь сломанное ребро болело, а вспухший глаз ничего не видел…

Ладно! Будем работать.

РАССКАЗЫ (сборник)

Билет в детство

Этот вокзал не был похож на все другие. Здесь никто никого не встречал и не провожал. Никто не суетился, не спешил и не опаздывал. Здесь не было камер хранения и носильщиков, потому что никто из пассажиров даже на одно мгновение не захотел бы расстаться со своим багажом, состоящим из воспоминаний о прошлом и мыслей о будущем.

Сюда приходили после глубоких раздумий. Одни — предчувствуя приближающуюся смерть; другие перед тем, как навсегда улететь с Земли; третьи — чтобы полнее осознать сущность своего «Я», сравнить себя с эталоном, на который еще не налипли комья сомнений, страха, зависти, пошлости и себялюбия, который еще не согнулся под тяжестью повседневных забот и волнений.

Были и такие, что приходили сюда от безделья. Но вокзал не прощал людям насмешек и оскорблений. На них страшно было смотреть, когда они возвращались, так стыдились они своего настоящего. Но этих было мало, или они просто не решались появляться здесь.

Я уже давно ощутил потребность встретиться с самим собой, задать самому себе несколько вопросов и самому же на них ответить. Эта потребность росла во мне с каждым днем, и однажды я не выдержал и пошел на вокзал.

— Билет в детство, пожалуйста, — сказал я и окошечко кассы и через пять минут уже сидел в жестком вагончике допотопной конструкции, с нетерпением ожидая свистка паровоза.

В купе рядом со мной оказалась старушка с корзиной фруктов и конфет. Волнение, с которым она поминутно перебирала ее содержимое, могло рассмешить кого угодно, но только не в этом поезде. Ее можно было понять. Ведь она ехала к маленькой девочке, в свое детство, наверняка давно и прочно забытое. Дети любят сладкое — только это она и помнила из всего, с чем ей предстояло очень скоро встретиться.

Напротив сидел мужчина с поседевшими висками и старик. Я знал этого мужчину по его портретам из журналов. Это был известный пианист. Перед каждым концертом он ездил в свое детство. Утверждали, что именно это делает его концерты неповторимыми, удивительными, но я слабо верил в эту версию. Многие музыканты ездили в свое детство, но что-то мало среди них было гениев.

Старик сидел, положив руки на массивную трость. Он вез в подарок своему детству только мудрый взгляд своих уставших глаз.

Поезд тронулся… Мимо проносились телеграфные столбы, размеренно стучали колеса, изредка раздавался свисток паровоза. Кто-то в соседнем купе потребовал у проводника холодного пива и потом долго ворчал, возмущаясь плохим обслуживанием.

Прошел грустный и задумчивый час. Вдали за поворотом уже можно было различить платформу.

— Приехали. Станция, — объявил проводник.

Все начали торопливо собираться и сбились в проходе.

— Суздаль! — удивленно сказала моя соседка.