Избранные произведения в одном томе

Думаете, быть Соломоном и иметь семьсот жен оказалось хлопотнее всего? Ничуть. Главное, не допускать их к себе во время трапезы, а если и допускать, то не слушать. Шарики из воска всегда были при мне: заткнул уши — и пусть себе щебечут, а ты не реагируешь и не рискуешь подавиться. Да они, то есть жены, по правде говоря, и без меня убалтывались до такой степени, что при мне уже почти ничего не могли сказать. А что до непременной царской обязанности продолжения рода, так ведь есть же для чего-то евнухи! Небольшой, тщательно организованный недосмотр хирурга — и все в порядке, дети носятся по двору стаями, да и жены довольны.

Разработать подходящую легенду для внедрения в цари, обзавестись надежной «родней» из эфемеров — о, на это иной раз уходили десятилетия! Незаметно, «по-английски» уйти, когда твоя долговечность на троне начала удивлять и раздражать современников, — это труднее, но при царских возможностях вполне осуществимо. Согласитесь, имея многочисленных подданных, сыскать похожий на правителя труп — не проблема.

Один только раз вышла накладка — с солдатом Масловым в Таганроге. Кто-то что-то заподозрил, и пошла гулять легенда об Александре Благословенном, инкогнито подавшемся в странники. Было дело, не отрицаю. А как мне иначе было скрыться для очередной метаморфозы?

Откровенно говоря, я с удовольствием процарствовал бы еще лет пятнадцать-двадцать, но что-то во мне, а может, наверху, вовремя почуяло: убьют. Не справа, так слева. От правых я, положим, отбоярился, загнав Сперанского туда, куда Макар телят не гонял, — а что было делать с меланхолическим Якушкиным и иже с ним? Как уберечься? Казнить направо и налево правых и виноватых эфемеров? Последний из моих родственников, подвизавшийся в качестве Иоанна Васильевича, попробовал было — и чем дело кончилось? Удушили подушкой в опочивальне. Что поделать — Россия вообще скверное место для самодержцев, будь они даже из первосортной глины. Второсортных — тех давили пачками.

Кто как, а я в двадцатом веке зажил спокойнее. При Иосифе Виссарионовиче не рыпался — тот эфемер эфемером, скороспелый самоучка без всякого опыта, но каков был самородок! Иной раз прямо думаешь, что он тебе родственник, до того умелый! Приглядишься — ан нет, эфемер! Вот и говори после этого, что из дерьма не слепишь пулю. Я перед ним просто щенок, несмотря на опыт Хеопса, Соломона, Юстиниана и трех китайских императоров, вместе взятых. Только вынет трубку изо рта, скажет неторопливо: «Лазарь, что там у нас со строительством московского метро?» — так докладываешь ни жив ни мертв, а тут и Ежик сидит с таким видом, будто сейчас в горло тебе прыгнет, как мелкий креодонт. Как раз дурацкие стишки пошли в прессе: «А товарищ Каганович был все время впереди…» Впереди Хозяина? Ох, думаю, припомнят мне того «подземного командира»! А ну как возьмут меня тут же по выходе, в приемной? Лагерь еще не так страшен, в лагере бы я быстро приспособился, — но разве лагерь для меня? К пуле в коридоре не приспособишься, вот в чем штука; она, пуля, нисколько не лучше куска, пошедшего не в то горло.

А какие застолья бывали у Хозяина! С тостами, разговорами, хохотом! Гопака заставлял плясать с Никитой на пару! — того и гляди подавишься, не прожевав кусок, и опрокинешься с сизой физией, а там гадай: спасет тебя медицина или рассеется лагерной пылью. Положим, до судеб эфемеров мне не было дела и нет, но себя-то жаль, я-то теоретически вечный! Вечный, но смертный. Притом подозреваю, что последний из глины высшего сорта…

Уйти? А как? Куда? Оттуда, куда я забрался, своими ногами не уходят. Добро, что Хозяин — эфемер, а значит, когда-нибудь помрет, хоть и кавказец. Терпеть, ждать…

Дождался. Думаете, легче стало? Да ничуть! Вдруг вижу — старею усиленно, чуть было не испугался. Потом сообразил: не просто так дряхлею, а по делу — естество приспосабливается. Ну, намек я понял и окончательного маразма ждать не стал — пятьдесят седьмой год, антипартийная группировка, «ненавидим враждебные силы», с Шепиловым срифмованные, и тому подобное. Что ж, ему, естеству, виднее, как мне себя вести…

На этот раз очень долго ждать пришлось, чтобы обо мне все забыли, — вообще-то эфемеры редко доживают до девяноста восьми. И вот что интересно: впервые меня пнуло вниз, не дотащив до самого верха! Частный случай, конечно, но тогда я был всерьез обеспокоен деформациями в нашем мире. Это что же получается: наиболее безопасное место — уже не на вершине пищевой пирамиды? А где же тогда? Быть простым гражданином, не защищенным от войн, болезней, транспорта, бытовой преступности, экспериментов правительства? Конечно, и правителей время от времени убивают, но не так же усиленно… Олигархом? Можно попробовать лет через сто, никак не теперь. Или естество вновь потащит меня в животный мир — скажем, зубром в охраняемый заповедник? Так ведь на каждый заповедник найдется браконьер, да и егеря себе отнюдь не враги…