Избранные произведения в одном томе

— Восемь тысяч с… но мне казалось, что резерв для полноценных сознаний ограничен.

Впервые с того момента, как они пришли в центр управления, заговорил Особо Мудрый:

— Наш кристаллический корабль больше среднего. Его объем во много раз превышает обычный. И это не единственное отличие.

Ом показал вперед, туда, куда они направлялись.

Хэмиш почувствовал, что их средство передвижения замедляет ход. Потолок-небо снова начал прогибаться, так как цилиндр сужался к корме. Вскоре показалась корма. Но это было совсем не то, чего ожидал Хэмиш.

Он думал, что увидит знакомые созвездия из ярких точек звезд, с особенно ярким центром — все еще ярким Солнцем, горящим над Землей. И, возможно, свечение лазера, толкающего корабль.

Но увидел за изогнутой оконечностью кристалла огромную плоскую темно-коричневую стену, мешающую смотреть в ту сторону. Он покачал головой.

— Я сбит с толку. А это что такое?

Лейси сочувственно кивнула.

— Позвольте-ка.

Она коснулась головы. Потом тем же пальцем постучала по очкам Хэмиша, и он увидел простой чертеж.

— Значит… то, на что я смотрю, — это огромный ящик, прикрепленный к нашему кораблю? — Хэмиш покачал головой. — Это ведь не стандартная конструкция? Я хочу сказать… из рубки на носу управляют парусом. Но на кой черт тут это?

Он показал на коричневую стену, мешающую увидеть их родную планету.

— Мы думали об этом, — заметил Особо Мудрый. — Некоторые считают, что в нем инструменты, которые повысят наши шансы на успех, когда мы достигнем цели.

— То есть орудия? Но какие?

— Возможно, сигнальные устройства, чтобы объявить о себе местным видам. Или телескопы, чтобы изучать их.

Или оружие, чтобы защищаться. Например, если мы обнаружим, что новая солнечная система заражена злобными старыми зондами.

— Что ж, все, что повышает наши…

Хэмиш замолчал, внезапно поняв все. И громко — даже в этом виртуальном царстве — щелкнул пальцами.

— Конечно. Это имеет отношение к Панацее. В ящике биореакторы, и генетические коды, и искусственные матки, и все, что нам понадобится в конце пути, чтобы обратить древние данные в живые органические существа!

Таков был великий план Эмили Тан — она составила его, узнав, что в поясе астероидов найден давно мертвый корабль-сеятель. Материнский Зонд, чьи дети были убиты примерно тогда же, когда погибли динозавры. Сам Сеятель представлял устаревший подход к распространению биоразума в Галактике — подход недальновидный и эгоистичный, сегодня, в более опасные времена, обреченный.

Но именно он дал начало великой идее Эмили.

Почему бы не использовать ту же технологию, чтобы возродить виды чужаков, которых мы находим запертыми в зондах? Разумные расы, давно погибшие, исчезнувшие из Вселенной. Сегодня их единственные потомки — это кибернетические тени, заключенные внутри хрустальных яиц. Но разве не возможно вернуть к жизни хотя бы часть этих разумных видов? Или существа, близкие к ним физически и духовно? Восстановить их как живые организмы здесь, на Земле?

А если это удастся — почему бы не начать с тех, кто доказал свою дружбу?

Этой идеи оказалось достаточно, чтобы разрушить союз посланцев-вирусов. Это предложение вызвало у некоторых виртуальных существ из артефактов неожиданный приступ тоски по их творцам. Давно забытые чувства живых существ, которые когда-то ходили под открытым небом, дышали воздухом, непосредственно взаимодействовали с космосом, вынашивали собственные планы, питали собственные надежды под нагими солнцами.

«Вы сделаете это для нас? — спрашивали они. — Даже зная, кто мы такие? Что мы пытались сделать?»

На что человечество ответило:

«Мы сделаем это не ради вас, а ради ваших предков, ранних версий ваших видов, которые создали вас. И ради ваших живых потомков».

Когда первое пробное воскрешение прошло успешно, когда несколько младенцев-чужих родились в искусственных матках и были приняты в человеческие семьи, виртуальные посланцы из десятков зондов предъявили свои тайные сокровища. Копия за копией генетические коды, которые они от всех прятали, информацию, погребенную в глубинах кристаллических решеток. Прежняя преданность для них вдруг стала важнее дарвиновского интереса, составляющего часть «вирусных» данных. И они были готовы платить цену, которую требовали за воскрешение.