Ведьма мучительным усилием открыла глаза. Рядом с ее головой на перекладине солидно сидели две вороны. Когда Аэлита очнулась, одна ворона попыталась клюнуть ее в глаз, но промахнулась. Ведьма дернула головой и застонала. Ворона примерилась клюнуть еще.
Роб вынул «уокер» и аккуратно прицелился в ворону.
— Бам! — сказал Роб.
Ворона, взмахнув крыльями, сорвалась с перекладины, вслед за ней — вторая птица. Кар-кар, крикнули они с безопасной высоты. Кар-кар. Видимо, так звучит «ну ты зануда» по-вороньи… Умные птички.
Ведьма перевела взгляд на Роба — с усилием, словно у нее заржавели глазные яблоки.
— Убей меня, — сказала она, — или помоги.
Роб помедлил. Оба варианта ему не нравились.
— Я подумаю, — пообещал он. Убрал револьвер в кобуру.
В конце концов, именно ведьма привела сюда их обоих — и Роба, и Медведя. Это она во всем виновата. Долбаный сукин сын Мормо пришил Медведя к человеческой многоножке. Роб опасался, что увиденное останется с ним навсегда.
Возможно, оставить Аэлиту умирать на кресте будет лучшим выходом. А вороны еще вернутся…
Возможно.
Роб оглядел крест, посмотрел на гвозди, вбитые в запястья ведьмы, затем на обрубок собственной правой руки. Кажется, это будет довольно мучительно… Нужно найти инструменты.
— Никуда не уходи, — сказал он ведьме. — Я скоро вернусь.
Крест наконец упал.
Роб нашел ржавый заступ. Сжимая его непривычной левой рукой, пошел освобождать Аэлиту. Каждый удар болью отдавался в обрубке. Роб матерился и рычал. Пытался петь, но слова застревали в глотке, а перед глазами вставал Медведь, прежний, живой, с вечной дебильной ухмылкой и мохнатыми гусеницами бровей. Медведь улыбался, щерил редкие зубы.
Роб работал, но мысленно все время возвращался к надписи кровью. Надпись принимала разную форму, смысл, интонацию. «Отступи. Оступись. Отстань. Отстранись. Отвали. Отвянь». Рубка отвлекала едва-едва.
Когда крест закачался, времени на раздумья не осталось. Дерево затрещало, Роб в последний момент отпрянул.
Крест обрушился с грохотом, подпрыгнул. Голова Аэлиты треснулась о перекладину, ведьма закричала, из-под волос потекла кровь, но Робу было уже не до мелочей, он подошел и взялся за нож. Стрелок раскачивал и тянул, кровь брызгала в лицо, пальцы скользили, не держали рукоять. Наконец он выдернул нож и отбросил в сторону. Затем защемлял курком «уокера» трехдюймовые иглы в руках ведьмы и выдирал их, пихал оторванный кусок своей рубашки в дыру у нее под ребрами, как вдруг оказалось, что крови больше нет, ведьма села и хлещет его по щекам, отгоняя, а сама мычит какой-то варварский напев. Роб зашипел от обиды, отступил, но тут на его глазах раны сжали челюсти и зарубцевались тонкими злыми полумесяцами.
Все, кроме дыр на запястьях. Стигматы.
Роб отполз к стене дома, прикинул, что будет, если положить весь барабан ведьме в голову, золотая пуля к золотой пуле, вздохнул, завернулся в вонючее зеленое пончо и камнем ушел на дно.
Он залил ее ранки на запястьях перекисью водорода, Аэлита вздрогнула. Ш-ш-ш. Шипение, словно жаришь бекон на сковороде. Много-много бекона. Ш-ш-ш. Перекись Роб нашел в ее походной сумке, вместе с чистыми бинтами. Еще бы банку древней «живздоровки»… Говорят, эта штука восстанавливала даже потерянные пальцы. Не повезло. Только перекись и бинты. Хотя, судя по тому, как заживают раны ведьмы, «живздоровка» у нее в крови.
«Если нацедить пару стаканов и выпить, моя рука отрастет заново?» — цинично подумал Роб.
Когда раны очистились, Роб помог ей забинтовать запястья.
Ведьма потерла повязки, выпрямилась. Посмотрела на него исподлобья. Обнаженная, в крови, грязи и нечистотах, в царапинах и бинтах, ведьма сидела раскованно и жестко, как царица. Никакой благодарности в ее взгляде Роб не заметил.
Ну, не очень и хотелось.
— Кто такой Джек Мормо? — спросил Роб. — Он хотя бы человек?
Стрелок устроился напротив ведьмы, вытащил из кобуры револьвер. Машинально проверил патроны. Мышцы ныли так, что ляг и умри. Он взвел курок, барабан провернулся.
Ведьма покачала головой. Нет. Или — не знаю.
— Когда-то эта земля принадлежала им, — сказала Аэлита, — они были господами, а индейцы, которых вы безжалостно истребляете, — рабами предков Мормо. Их пищей и рабочим скотом.
— А кто тогда ты?
— Я? — Ее глаза расширились.
Выстрел.
Пороховой дым развеялся. Ведьма сидела, съежившись. На расстоянии ладони от ее головы в стене темнела дыра от пули.
— Прости, что перебил тебя, — сказал Роб. Аккуратно убрал еще горячий «уокер» в кобуру. — Давай договоримся. Я подумал, если ты вдруг захочешь сделать со мной то, что сделала с Медведем, то я лучше убью тебя сразу. И потом я подумал…
Ведьма с усилием мотнула головой.
— Да?
— …что я, в общем-то, не согласен.
Роб помолчал. Почему-то именно сейчас он почувствовал невероятную усталость. Голова раскалывалась.