Читаем Избранные произведения в одном томе полностью

Спокойно. Хотя ты и не растрачивал свой интеллект на те вопросы, которые еще и сегодня используются профессорами философии для велеречивых проповедей, хотя их неразрешимость уже давно убедительно доказана, — я имею в виду вечные вопросы «откуда?» и «куда?», — хотя ты и выдержал несколько испытаний молча, не жалуясь на бессмысленность и сомнительность происходящего; хотя твой скепсис и оградил тебя от ложных выводов, сделанных религией, все-таки это еще ничего не значит.

Человек отправляется в мир, чтобы познать его, но познает лишь самого себя. Он всматривается в себя и обнаруживает целый мир. Кто понял эту закономерность, тот застрахован от неудач. После недолгой тренировки обретаешь достаточно уверенности, чтобы приняться за очищение инстинктов.

Разум — неудавшийся инстинкт. Быть разумным — значит быть способным на ошибочный выбор. Инстинкт всегда идет верным путем. Познание — выродившийся инстинкт, а ему следовало бы быть обостренным.

Как дерево обвито плющом, так твои инстинкты обвиты понятиями об этике, наследственностью и привычками. Ты должен вытравить их щелочью иронии и сомнения, пока твои инстинкты снова не обретут блеск и чистоту.

Исследуй почву своей души, выясни, что произрастает на ней — сочные растения с мощными стволами или пасторальный подлесок. Ухаживай за одними, жертвуя другим.

Но никогда не пытайся смешивать инстинкты с принципами. Только совершенная безответственность по-настоящему взращивает инстинкты. Огради их стеной цинизма, чтобы не пришли по чьей-нибудь санкции садовники и не сделали из них скромные декоративные кустики или, что еще хуже, не опрыскали чем-нибудь.

Пусть наслаждение будет твоей наградой. Помни закон: наслаждение растет вместе с интенсивностью восприятия. Стремись к интенсивности. Тренируй свои чувства, чтобы они, подобно присоскам, держались за события жизни и смаковали их. Концентрируй, сгущай и отфильтровывай экстракт. Пусть жизнь твоя станет оргией и вакханалией, будь всегда в напряженной готовности всем своим существом последовать за любым колебанием компаса инстинктов.

И тогда в осеннем лесу тебя захлестнет волной туманной тоски. При виде поблекшего красного переплета сборника Абу Наваса[332] ты забудешься до экстаза; неожиданно гибкая каракатица на целый час задержит тебя перед аквариумом в Неаполе; а дымящие трубы заводов в таком чувствительном состоянии покажутся тебе озорными фаллическими символами.

Это ощущение превращается в экстаз в крайнем проявлении инстинкта: в женщине. Ты погружаешься в нее и тонешь в ней, она поглощает тебя, словно бурлящий горный поток. А так как одна женщина всегда показывает только одну сторону мира, а ты стремишься познать его целиком, избегай зацикленности на одном человеке, бойся замкнуться и затеряться в нем.

Любовь — это перчатка, которая стала мала. Слово это уже и без того затаскано поэтами и не подлежит обсуждению. Все равно оно не подходит для обозначения напряженного ожидания, как у кошки перед прыжком, вечного бодрствования, постоянного круговорота в тебе, что, подобно огню святого Эльма, неровно полыхает на мачтах твоих чувств и предвещает бурю.

Только борьба полов высвобождает подсознательные стихийные течения, от которых все и зависит, именно борьба, а не неуклюжая искренность в выражении симпатии.

От едва заметного учащения пульса до попытки прощупать и понять, от молниеносной защиты и резкого неожиданного выпада до последней бури нервов под маской нежных слов и комедии чувств неистовствует борьба. Пока наконец не исчезнут все преграды и двое не накинутся друг на друга — только женское и мужское начала, окруженные и захлестнутые раскаленной лавой земной мощи, сольются друг с другом; только рев течной самки и рык самца-хищника, ураган, циклон, земля, инстинкт, первородность.

* * *

Экстаз не может быть постоянным. Экстаз — судорога чувства, застывшее возбуждение. Кто пытается продлить его, приходит к пресыщению; а это уже привычка, страсть с обвислым животом, золотушный экстаз, поблекшее чувство в домашнем халате. Из-за его плеча слышится китчевый смех пафоса.

Возвышенность — стереотип. Даже сильнейший порыв однажды ослабнет. Однообразие — скука. Даже самое мощное волнение в крови лишь на время поднимет тебя на магический уровень полного удовлетворения собой, к которому ты стремился, считая его основой всего. Удовлетворение собой превратится в самолюбование. Ты снова сможешь заполнить опустошенную душу, расцветить обесцвеченные чувства, всего лишь придав им контрастность, словно подсветив разноцветными стеклышками. Из экстатического света яркого, одноцветного солнечного луча ты получишь переливающийся спектр, пропустив его сквозь призму стороннего анализа.

Осознанная изменчивость придает многообразие. Может быть, мелочи будут восприниматься не так остро, но контраст компенсирует это. Слабый свет кажется ярким в сумерках.

Перейти на страницу:

Все книги серии Компиляция

Похожие книги

Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

Ханс Фаллада (псевдоним Рудольфа Дитцена, 1893–1947) входит в когорту европейских классиков ХХ века. Его романы представляют собой точный диагноз состояния немецкого общества на разных исторических этапах.…1940-й год. Германские войска триумфально входят в Париж. Простые немцы ликуют в унисон с верхушкой Рейха, предвкушая скорый разгром Англии и установление германского мирового господства. В такой атмосфере бросить вызов режиму может или герой, или безумец. Или тот, кому нечего терять. Получив похоронку на единственного сына, столяр Отто Квангель объявляет нацизму войну. Вместе с женой Анной они пишут и распространяют открытки с призывами сопротивляться. Но соотечественники не прислушиваются к голосу правды – липкий страх парализует их волю и разлагает души.Историю Квангелей Фаллада не выдумал: открытки сохранились в архивах гестапо. Книга была написана по горячим следам, в 1947 году, и увидела свет уже после смерти автора. Несмотря на то, что текст подвергся существенной цензурной правке, роман имел оглушительный успех: он был переведен на множество языков, лег в основу четырех экранизаций и большого числа театральных постановок в разных странах. Более чем полвека спустя вышло второе издание романа – очищенное от конъюнктурной правки. «Один в Берлине» – новый перевод этой полной, восстановленной авторской версии.

Ханс Фаллада

Зарубежная классическая проза / Классическая проза ХX века
Ставок больше нет
Ставок больше нет

Роман-пьеса «Ставок больше нет» был написан Сартром еще в 1943 году, но опубликован только по окончании войны, в 1947 году.В длинной очереди в кабинет, где решаются в загробном мире посмертные судьбы, сталкиваются двое: прекрасная женщина, отравленная мужем ради наследства, и молодой революционер, застреленный предателем. Сталкиваются, начинают говорить, чтобы избавиться от скуки ожидания, и… успевают полюбить друг друга настолько сильно, что неожиданно получают второй шанс на возвращение в мир живых, ведь в бумаги «небесной бюрократии» вкралась ошибка – эти двое, предназначенные друг для друга, так и не встретились при жизни.Но есть условие – за одни лишь сутки влюбленные должны найти друг друга на земле, иначе они вернутся в загробный мир уже навеки…

Жан-Поль Сартр

Классическая проза ХX века / Прочее / Зарубежная классика
Полет Сокола
Полет Сокола

Армино Фаббио работает гидом в туристической компании. Вместе с туристами на автобусе он переезжает из одного города Италии в другой. Такой образ жизни вполне его устраивает. Но происшествие, случившееся в Риме (возле церкви убита нищенка, в которой Армино узнает служанку, когда-то работавшую в доме родителей), заставляет героя оставить работу и вернуться в Руффано — городок, где прошло его детство. Там неожиданно для себя он находит брата, который считался погибшим в 1943 году. Хотя вряд ли эту встречу можно назвать радостной. Альдо, профессор университета, живет в мире собственных фантазий, представляя себя герцогом Клаудио, по прозвищу Сокол, который за несколько веков до настоящих событий жил в Руффано и держал в страхе все население городка. Эта грань между настоящим и будущим, вымыслом и реальностью, на первый взгляд такая тонкая, на деле оказывается настолько прочной, что разорвать ее может только смерть.

Дафна дю Морье

Классическая проза ХX века