Избранные произведения в одном томе

Перспектива расширится, горизонты раздвинутся. Столетия, словно подкравшись, раскроются пред тобой и подчинятся тебе. Интрижка, которая казалась тебе пошлой, предстанет в новом свете благодаря историческому сравнению. Мелочи, до тех пор не привлекавшие внимания и использовавшиеся для заполнения пустот, благодаря историческим параллелям заискрятся, словно бриллианты. Пикантное очарование истлевающей культуры прошлого сделает их значительными. Пустяки станут для тебя частичкой вечности, насмешка и умиление смешаются.

Ты научишься получать удовольствие от молниеносной смены впечатлений. Тебе захочется после симфонического концерта пойти в кабаре. Не для того, чтобы отвлечься от серьезного, а для того, чтобы углубить наслаждение. Шопен, сыграв ноктюрн, проводил большим пальцем по клавишам, как бы отделяя музыку от повседневности.

У тебя появится чутье на переходы и цезуры. Ты научишься узнавать приливы и отливы эроса. Ты станешь безошибочно угадывать, когда нужно прощаться; ты будешь уже знать финал, пока остальные дожидаются второго акта.

У тебя появится утонченность, пристрастие к невыразимому, неопределенному. Ты научишься соединять сладость Востока с северной терпкостью, смешивать можжевеловую водку с шербетом, называть турчанку Линой и с благосклонностью воспринимать танец живота в исполнении Элли Майер.

Выкрашенные хной ногти, татуированные груди, позолоченный пупок станут доставлять тебе непременную радость; ты научишься смаковать свою возлюбленную, золотую цепочку на ее бедрах, любоваться бликами, которые отбрасывают свечи на атласную женскую кожу, и впивать аромат снега, окутавшего деревья в ночном лесу.

Ты превратишь ночь в день; повернешь время вспять. Ночь станет для тебя черным бархатом, на котором ты сможешь воплощать свои причуды в стиле барокко. В уединенных монастырских садах ты будешь читать «Декамерон», а исповедь Блаженного Августина — быть может, во время маскарада.

Важно, чтобы ты делал все это не для того, чтобы выделиться, а по внутренней потребности. Ты должен сам верить в то, что делаешь: хотя бы в тот момент, когда ты это делаешь. Поэтому ничего не форсируй; час, когда тебя повлечет к неожиданным поступкам, заложен в тебе генетически, ты никогда не сможешь ухватить его, словно сопротивляющуюся девушку.

Вечером ты подберешь на улице простушку, приведешь ее к себе, пробудишь в ней сентиментальность давно минувших девичьих грез, укутаешь ее, изумленную, ими, как парчовым плащом, и, пока длятся сумерки, пока не появятся первые звезды, будешь благочестиво боготворить ее. Или изольешь душу какой-нибудь гризетке, рассказав ей о философии Платона. Вполне может случиться и такое, что утром ты с рассеянной благодарностью положишь на постель с трудом завоеванной, избалованной дамы мелкую купюру. Если у тебя есть талант, может статься, ты напишешь на гибкой спине женщины, разделившей с тобой ложе, духовные стихи. Так уже делал Гёте.

Постепенно ты начнешь покупать искусство, сначала из Парижа, затем из Буэнос-Айреса и Сайгона. На время ты заинтересуешься комбинацией «домашний халат — клобук монаха» и валансьенскими кружевами на негритянке; выбирая между отшельничеством и «Фоли Бержер», предпочтешь отшельничество, будешь использовать трюки и блеф, жить с кокоткой так, словно вы — пасторская супружеская пара, и выстраивать соборы мечтаний при виде крепких, покрытых волосами подмышек скотницы.

Рецепт прост: совершать нечестивое с религиозной миной; святое — с нечестивой. Разбавлять утонченность примитивным; воспринимать примитивное утонченно. Ты подвергнешь сомнению признанное и прочувствуешь его острее, сконцентрировавшись на его противоположности.

* * *

Но все это — всего лишь охота до конкретики, фактов, вещей. Неудивительно, что ты начнешь уныло роптать на судьбу из-за того, что цветок в петлице твоей пижамы не подходит к цвету волос твоей возлюбленной; и ты не сможешь заснуть, если на ночном столике нет засохших цветов липы. Но это еще только подступы к настоящей сублимации.

Ты утомишься от контрастов, да что, в конце концов, не утомляет?.. Ты разочаруешься в намеченных целях, потому что они существуют только для того, чтобы держать тебя в напряжении и чтобы тебе было куда стремиться. Надеяться на их исполнение — гротескная порнография.

Результат отодвинется на второй план. Усилится формальная сторона. Чрезмерный интеллект по таинственным законам подпадает под очарование крайностей и, таким образом, декоративности; он растворяется в мистике и магии, как фигуры ковра в орнаменте.