Избранные произведения в одном томе

Он сидел за крепким старым деревенским столом в середине столовой. Занавески на окнах были задернуты. В руке у него была кружка с кофе, которую он приподнял при моем появлении. За ним я увидел открытую дверь в освещенную кухню.

— Кофе решительно не хочешь?

— Нет.

— Так капельку коньячка? В буфете имеется.

От этой смеси наглости и заботливости у меня опять перехватило дыхание.

— Нет, благодарю вас.

Я оглядел комнату. И заметил отсутствие двух-трех картин и прикинул, что на серванте, возле которого я стоял, фарфора осталось меньше, чем было, когда я видел его в последний раз.

— Лучше пройди туда. — Он мотнул головой в сторону кухни, и на секунду я не понял, о чем он говорит. — Естественные потребности и все прочее.

Морис и Джейн пристроили к задней стене коттеджа уборную и ванную.

— На какое время вы…

— Утром кого-нибудь ждешь?

— Нет, никого.

— Лады.

Он прошел в угол комнаты. Я увидел, как он взял телефонную книгу и начал ее перелистывать.

— Кстати, ваш телефон не работает. Извините.

Он полистал ее, потом выдрал страницу.

Лады? Я звякну местным легавым около десяти. Если проснусь. — Он быстро добавил: — Просто шутка. Расслабься. Обещаю. — И сказал: — Так ты идешь или нет?

Я вошел в кухню… и увидел дверь, ведущую во двор. В прежде гладкой поверхности стекла зияла зазубренная дыра, и я про себя проклял отсутствующую хозяйку за то, что верностью эпохе она пожертвовала ради домашних нужд. Мой собственный наглядно присутствующий гость подошел и остановился в дверях позади меня.

— И случайно не запритесь там. Прошу вас.

Я вошел в уборную и закрыл дверь. И поймал себя на том, что рассматриваю задвижку. Узкое окошко выходило на задний двор. Полагаю, я бы сумел в него протиснуться. Но он услышал бы, как я открываю окошко, а двор со всех сторон окружала густая живая изгородь, и выйти оттуда было можно только к фасаду дома.

Когда я вернулся в столовую, то увидел, что он поставил перед камином деревянное жесткое кресло. Он указал мне на него. Я остановился у двери, пытаясь каким- то образом избежать этого заключительного унижения.

— Я готов дать вам слово… Я не подниму тревоги, пока не пройдет достаточно времени, чтобы вы успели скрыться.

— Извините. — Он снова указал мне на кресло и поднял кольцо из чего-то. Затем, сообразив, что я не знаю, что это, добавил: — Липкая лента. Больно не будет.

Что- то во мне продолжало бунтовать против этого последнего унижения.

Он шагнул ко мне. Его гнусное замаскированное нейлоном лицо, в чем-то непристойное, заставило меня попятиться. Но он не прикоснулся ко мне.

Я протиснулся мимо него и сел.

— Умница, мальчик. А теперь положи лапы на подлокотники, ладно? — Он протянул мне две многоцветные полоски, которые, наверное, заранее оторвал от журнальной страницы. — Для ваших запястий, чтобы не выдрались волоски, когда сорвут липучку.

Я смотрел, как он наложил одну полоску на мое левое запястье. После чего принялся туго приматывать его к подлокотнику. Как я ни старался, мне не удалось унять дрожь в руках. Мне было видно его лицо вплоть — показалось мне — до намека на усы под нейлоном.

— Мне бы хотелось спросить кое-что.

— Валяй.

— Что толкнуло вас выбрать именно этот дом?

— Думаешь сам этим заняться? — Он продолжал прежде, чем я успел ответить. — Лады. Занавески, цвет покраски. Для начала.

— Что это подразумевает?

— А то, что я чую такие загородные домики за милю. В окне болтается кусок симпатичной дорогой материи. Керосиновая лампа на подоконнике ценой в двадцать фунтов. Десятки всяких признаков. Ну, как? Не слишком затянуто?

Туго было очень, но я покачал головой.

— А почему в этих местах?

— Так ведь повсюду есть психи, которые бросают свои дома пустыми.

— Вы из Лондона?

— А где это?

Было ясно, что ничего существенного мне из него не вытянуть. Однако под острячеством я уловил легкое беспокойство. И не ошибся: он тут же сменил тему и заговорил не о своей жизни, а о моей.

— Много книжек понаписали?

— Около десяти.

— А времени это много берет?

— Зависит от книги.

— Ну а та, которую вы сейчас пишете?

— Материал для нее я собирал несколько лет. На подготовку уходит много больше времени, чем на то, чтобы писать.

Он помолчал, кончая прикручивать мою вторую кисть. Потом нагнулся. Я почувствовал, что он завел мою левую лодыжку за ножку кресла. Липкая лента начала стягивать и ее.

— Мне бы хотелось писать книги. Может, когда-нибудь и я начну. — Затем: — Сколько слов бывает в книге?

— Обычный минимум — шестьдесят тысяч.

— Куча слов.

— Я не заметил, чтобы вам их не хватало.

На секунду он оторвался от своего занятия и поднял глаза на меня.

— Не то, что вы ожидали? Верно?

— Не стану отрицать.

— Угу. Ну…

Однако он снова замолчал, накручивая ленту. Где-то он нашел ножницы и теперь отрезал ленту у левой лодыжки и занялся другой ногой.

— Я бы показал, как это по-настоящему. И не только это. А все. Всю панораму.

— Так почему вы не пробуете?

— Шутите?

— Вовсе нет. Преступление покоряет людей.

— Вот-вот. Чудненько. И кто это стучится в мою дверь?

— Вам придется замаскировать реальные детали.

— Тогда это не будет по-настоящему. Верно?

— Вы думаете, Конрад…