Избранные произведения в трех томах. Том 3

Зоя Петровна была подавлена, разбита, измучена страшной ночью. Под утро она подписала расписку, продиктованную Орлеанцевым. В расписке говорилось, что она, Зоя Петровна, секретарь директора Металлургического завода, приняла для директора на стольких–то листах докладную записку и материалы к ней от инженера Крутилича. Дата была поставлена старая: январь, Орленцев сказал: «Так и только так можно доказать подлинность бумаг Крутилича и его право на рационализаторское предложение. Отстоять честного человека. Спасибо, ты хорошая, ты чудесная. Ложись под одеяло, поспи. Я посижу возле тебя, поберегу твой сон. Усталая моя».

Поспать удалось только час. Орлеанцев и в самом деле весь этот час сидел возле нее, держал ее руку в своей; сквозь сон она слышала его ласковые прикосновения, и, наверно, ей было бы очень хорошо, может быть, так хорошо, как никогда еще и не бывало в ее трудной жизни, если бы не радостный голос в иностранном радио, если бы не глухое сознание чего–то очень скверного, сделанного ею в эту ночь, если бы не эта расписка.

Ну как должна была отвечать Зоя Петровна на вопрос Чибисова, знает или не знает она о документах, представленных Орлеанцевым в партийный комитет? Она их, конечно, никогда не видела и никогда о них не слыхала. Но ведь сегодня ночью она расписалась в том, что десять месяцев назад приняла их от инженера Крутилича для передачи директору. Значит, что же — она их директору не передала своевременно, так, что ли? Да, конечно, именно так.

— Простите, Антон Егорович, — сказала она, бледнея. — Но эти бумаги у нас действительно были. Я помню это. Инженер Крутилич их мне приносил. Я их приняла у него. Давно уже, зимой. Он, знаете, такой, он даже расписку у меня потребовал. Я дала расписку.

Чибисов опустился на стул, ошеломленный и недоумевающий.

— Расписку дали… Приносил, значит? Были… Так куда же вы их девали тогда?! — закричал он. — Если у вас эти проклятые бумаги были, то у меня–то их не было. Что бы мне тут ни говорили, не видел я их!

— Да, вы их не видали, Антон Егорович. Виновата во всем я. Сразу не отдала вам. Они провалялись у меня в столе. А потом я их отнесла туда, в отдел главного инженера, сказала, что это старые бумаги. Ну, там их, наверно, и подшили в папку.

— Я увольняю вас к чертовой матери! — закричал Чибисов. — Вы не работник. Вы бюрократка, вы разгильдяйка. Для вас труд человека — ничто. Вы можете его сунуть в стол и спокойно шляться по свиданиям и не ночевать дома. Я не хочу ничего слышать!.. Сейчас же вызовите ко мне начальника отдела кадров.

Начальнику отдела кадров, безропотно вызванному Зоей Петровной, он сказал, чтобы немедленно был подготовлен приказ, чтобы немедленно дали расчет Зое Петровне и чтобы на ее место немедленно пришел другой работник.

Через час в его приемной Зои Петровны уже не было, на ее месте сидела другая молодая женщина, которую перевели из отдела главного механика. Она приветливо улыбалась, но Чибисов смотреть на нее не хотел.

А Зоя Петровна шла пешком домой. Она с трудом передвигала тяжелые ноги. В голове было так, будто туда насыпали битого стекла, голову нельзя было поворачивать, повернешь — стеклянные осколки смещаются и во множестве мест пронизывают мозг своими остриями.

Зоя Петровна добрела до сквера, села на холодную скамейку, вытянула ноющие ноги, утопив при этом каблуки ботинок в песке, засунула озябшие кисти рук в рукава пальто; голова сама собою опустилась на грудь. Ни о чем не думалось, все было безразлично. Дремалось. Впереди, в завтрашнем дне, было черно и безнадежно, Ну и что же, все равно, какая, разница, как там будет. Светло никогда в ее жизни не бывало. Какие–то люди в эту жизнь приходили, ничего с собой не приносили, потом уходили, как будто бы ничего и не уносили, но жизнь становилась почему–то все пустее и пустее, значит, что–то все–таки уносили.

Когда–то она была совсем другая, до этих разграблений…