Мы поужинали втроем в одном из ресторанов на шоссе Пехлеви. Потом заглянули еще в несколько баров и кабаре. Словом, отлично провели время и только в два часа ночи вернулись домой. Там, где надо было платить, старик благородно предоставлял мне эту возможность. Я казался себе весьма важной персоной.
Жаль только, не хватило денег на подарки братьям и сестрам.
Хотя отцовская «программа капиталовложений» потерпела фиаско, я не пострадал. Более того, мне удалось достичь того, чего он хотел. В конце концов, иметь или не иметь бумажку об образовании — не так уж важно, зато я стал служащим солидной фирмы (фирмы старика) и получал весьма приличную зарплату. Работа у меня была необременительная и в основном сводилась к участию в разного рода приемах.
Через несколько месяцев я познакомился с сестрой одного из сослуживцев и начал за ней ухаживать, возя ее повсюду в собственном автомобиле. Вскоре мы поженились. Старик подарил нам большой заграничный холодильник. Я живу размеренной счастливой жизнью. Летом езжу к морю, зимой — в Абадан[35]
, а в Ноуруз[36]— в Исфаган и Шираз[37]. Всюду, где проводит свой досуг тегеранская аристократия, где развлекается наша знать, сливки нашего общества, — там и я. Все знают мой спортивный автомобиль вишневого цвета. По вечерам мы с женой частенько отправляемся в Сареполь[38], ставим машину на улице Саадабад и прямо в автомобиле пьем коктейли, едим мороженое и палудэ[39]4 из дыни, а иногда и кебаб. У нас вилла, которую мы снимаем у мужа сестры.Переезжая из отцовского дома, я подарил младшему брату все свои книги и дал совет никогда не упускать счастливого случая.
Ипохондрик и крокодил
— Господин доктор! Я боюсь, очень боюсь! Прошу вас, вылечите меня от этого проклятого страха! Он не дает мне покоя! Везде и всюду — на улице, на работе, в кино, дома, даже ночью, во сне, — он преследует меня! Господин доктор, прошу, умоляю, вылечите меня! Этот ужасный страх не дает мне жить спокойно, не дает спокойно вздохнуть! Лучше б я заболел и умер! Во всяком случае, не мучился бы так.
Вы спрашиваете, чего я боюсь? Всего и всех! Даже сейчас, когда я произношу эти слова, я боюсь вас. Я не знаю, действительно ли вы доктор? Но выхода нет, я должен кому-нибудь рассказать об этом, излить душу, иначе я не выдержу! Раньше, когда я еще не был так болен, я боялся только людей в плащах и шляпах. Сейчас же боюсь всех — женщин и мужчин, старых и молодых и даже детей. Да, даже детей боюсь! Откуда, например, мне знать, не подговаривают ли их против меня взрослые? Откуда мне знать, что этот обиженный судьбой нищий не схватит меня за руку, когда я протягиваю ему риал? Откуда мне знать, что эта несчастная нищенка с четырьмя детьми (один из которых как пиявка прилип к ее груди) не строит против меня козни? Поверьте, я не решаюсь подать нищему милостыню. И с остальными не лучше. Молодой парень, чистильщик сапог, с жаром начищающий мне ботинки, спрашивает: «Что нового в мире?» И, поверьте, меня бросает в дрожь от страха! Улыбка застывает на губах, хочется ответить: «Хорошо, все в порядке, спасибо, хватит…» — и удрать от него. Но боюсь, как бы не было хуже — либо обижу его, либо он что-нибудь заподозрит! Приходится терпеть!
Необходимость терпеть и выводит меня из себя! Как будто бреешься у парикмахера и не знаешь, что ему взбредет в голову, не вздумает ли он перерезать тебе горло. Ведь достаточно только чуть-чуть сильнее нажать на лезвие и… Вот эти-то секунды, эти мгновения — страшнее всего! Они несут тяжесть лет! Человек физически чувствует их, точь-в-точь как вес тяжелой гири.
Господин доктор, постараюсь больше не отвлекаться и не отнимать у вас время! Я уже привык ко всему этому, свыкся со всеми этими ощущениями. Но на меня свалилось другое несчастье! Наше учреждение переехало. (Казалось бы, вполне обычное, естественное дело.) Но беда в том, что теперь я вынужден проходить мимо одного из казенных зданий, у дверей которого стоит часовой с ручным пулеметом! И вот его-то я и боюсь. Раньше, когда они стояли с винтовками, было спокойнее. Со штыком или без — не имело значения! У некоторых даже винтовка висела за спиной! Хотя порой от звука взводимого курка сердце уходило в пятки! Но я понимал, что в этом ничего страшного нет, просто знак уважения проходящему мимо начальству! Но сейчас стало хуже, намного хуже! У этого типа с ручным пулеметом такая поза, будто он вот-вот выстрелит! Да, он стоит именно так, да еще расставив ноги, а ты вынужден шаг за шагом приближаться к нему! Ты подходишь все ближе и ближе и думаешь: «Вот сейчас он повернет дуло — и…»