Избранные сочинения. 3. Стихотворения

настанет некий час и молча станет возле —

тебя оберегать, как младшую сестру.

 

твой облик отделив ото всего, что будет,

ото всего, что есть, ото всего, что бы,

он следующий миг таинственно разбудит

как бы одним лучом мерцающей трубы.

 

когда и временам с их бронзовой длиною

лучисто суждены и посох и сума,

так трудно уберечь виденье неночное,

так трудно не сойти с весеннего ума!

* * *

пока я лорнировал

трехмачтовый горизонт

и пока размышлял:

«Франция чем славится —

                                  сквозняками?»

и пока делал все это наяву,

какой-то сон в виде морской волны

стукнулся о берег

и разбился на 400 кубических

миллионов секунд —

из них каждая была тверже алмаза.

и что же?

корабль, сверкнув,

вырвался из лорнета,

взмахнул парусами

и на радостях

словно птица

исчез

* * *

вечер — это не время, а слово:

оттого оно так и светло.

воздух будущей полночью сломан,

словно звонким лучистым углом.

 

и в воздушно-прозрачном увечьи

загорается небо-окно:

время — это не слово, а вечер,

оттого оно так и темно

* * *

весна не на дворе, она гораздо дальше.

а на дворе лишь снег, да бывшая зима.

волшебного числа и ты не угадаешь

сосулек золотых, дитя мое, дитя.

 

ведь каждое число, каким бы неволшебным

каким бы никаким бы ни было оно, —

всего лишь краткий вздох бесчисленного неба

иль звездно-вечный взгляд в полночное окно

* * *

весь день настал — вдруг весь он сразу вспыхнул,

как будто бы ни ночь, ни прошлые года

на этом же мосту не сталкивались тихо

с чугунной тишиной, летящей никуда.

 

как будто не вода, а светлое забвенье,

подтачивая свай стальную глубину,

так рухнуло в себя, что всплесками задело

и полдень не один, и вечность не одну

* * *

там, где стоял сентябрь, на том же самом месте

теперь стоит октябрь, и странно так стоит:

как будто бы, летя, полуночные вести

пронзают не его лилово-вольный вид.

 

не оттого ль толпа опять так одинока,

и взгляд ее в себя безмолвно устремлен,

и, словно в тишине, в стенаньях водостока

не узнан водопад всех медленных времен

* * *

ни голому дождю с его наклонным ростом

ни древним тополям с их тополиным сном

не кажется ничто, а существует просто

как некоторый день поставленный вверх дном.

 

так почему же мне с его ночной тоскою

так почему ж ему с моим таким не мной

все кажется, что сон грохочет над Москвою

и хлещут тополя по сырости дневной

* * *

чем треугольней шляпа,

тем шпага веселей.

я захожу в таверну

«Трех черных лебедей».

 

и так черны все трое,

что даже у вина

стал голос лебединый

и красная цена.

 

чем треугольней мысли,

тем шляпа веселей.

но шпага не хмелеет,

хоть ты запоем пей.

 

ей снятся поединки

и прошлые дела.

а ночь все треугольней

от черного вина.

 

и все бездонней мысли,

и все безумней дно.

зато из всех затмений

осталось лишь одно:

 

три лебедя... три черных...

пируйте, сентябри!

вас много в треуголках,

но в красных — только три

БАЛЛАДА

дождь упал на старинную площадь,

где полночная башня одна,

и, упав, словно кубок, разбился, —

словно выпито время до дна.

 

и, в прозрачных осколках играя,

свет дробился — не башенный свет.

безымянно ли звезды стояли

над которым, которого нет?

* * *

среди ночного разговора

вдруг прозвучала тишина,

и в ее листьях приглушенных

была прозрачно решена

 

не то загадка, не то участь

окна, прошедшего сквозь ветвь,

и там, где низ коснулся слуха,

уже времен коснулся верх.

 

но средь мгновений неизвестных,

одновременных, словно сталь,

одна лишь вечность длиться может,

и то — с молчаньем на устах

* * *

из недостроенного ливня

он вышел, словно из дворца,

и пламя окон осветило

печаль сурового лица.

 

он всей походкой устремился

к едва заметным временам,

и конь послушно удивился

его упорным стременам.

 

но есть дворцовые минуты:

они в гвардейской тишине

двоятся, словно кирасиры,

как будто снова не одне.

 

их строй, как небо недостроен,

их дождь, как всадник, удлинен,

их раскатившиеся шпоры

оглохли в грохоте знамен

НАБРОСОК

в твоем гербе изображен изюбр,

о, осень крупно-золотая!

и облака и тишина

в нем разместилися, блистая.

но птица говорит

на долгом языке

прилетных сентябрей

отрывисто-прелестных;

и чтоб понять ее

в гербовной тишине,

не нужно сумерек известных.

 

приходит ветер и стоит,

на облака шутливо смотрит.

никто не знает, чей он вдруг.

а он как правнук беззаботен.

дуэли редко учащались

в краю доверчивом таком,

дожди никак не назывались

в своем усердьи строевом.

один гусар — и то однажды —

затеял было поединок,

но не с кем. так и ускакал,

и даже не было поминок.

 

прекрасно. холодало. все обнаженней

были дни. все ждали сумрачного бала, —

не ждали сумерки одни.

и вот — настало.

вы спросите: что настало?

отвечу: вы — моя печаль.

как ветер выглядит устало,

протягиваясь вдаль!

вся осень в этот миг явилась,

ей сумрак был двоюродный кто?

она на миг остановилась,

взяла холодное окно...

эта стеклянная причуда

была стремительной, как взмах.

искала ночь себя повсюду,

но неба не было впотьмах.

 

коня осенние подковы

все реже можно отличить

от тишины непревзойденной,

где крепла воздуха печать.

как будто утро не узнало

своих вечерних облаков,

как будто всадник к этой встрече

и к этой рифме не готов.

в его гербе орел старинный

устало крылья расправлял,

и львы бродили — там где поле

девиз лазурно разделял.

их непохожее рычанье

будило крепнущую стать,

и осень мерно отмечала

поверхность каждого листка.