Избранные сочинения Том I

Новый католицизм произошел следующим образом. Как ныне во Франции, так в 1844 г. в Германии, католическому духовенству вздумалось возбудить фанатизм католического населения громадною процессиею в честь нешитого платья Христа, будто бы хранящегося в Трире. Около миллиона пилигримов собралось на этот праздник, со всех концов Европы — торжественно понесли святое платье и пели: „святое платье, моли Бога о нас!" — Это возбудило огромный скандал в Германии и дало повод немецким радикалам выкинуть фарс. В 1848 г. нам случилось видеть в Бреславле тот пивной кабачек, где вскоре после этой процессии, собрались несколько силезских радикалов, между прочим известный граф Рейхенбах и товарищи его по университету: гимназический учитель Штейн и бывший католический священник Иоган Ранге. Под их диктовку Ранге написал открытое письмо, красноречивый протест к епископу трирскому, которого прозвал Тецелем XIX века. Таким образом началась ново-католическая ересь.

Она быстро распространилась по целой Германии, даже в Познанском герцогстве, и под предлогом возвращения древней христианской коммунистической трапезы, стали открыто проповедывать коммунизм. Правительство недоумевало и не знало, что делать, так как проповедь носила все таки религиозный характер и так как в самом протестантском населении образовались свободные общины, обнаруживавший также, хотя и скромнее, политическое и социалистическое направление.

В 1847 г. индустриальный кризис, обрекший на голодную смерть десятки тысяч ткачей, еще сильнее возбудил интерес целой Германии к социальным вопросам. Хамелеон — поэт, Гейне, написал по этому случаю великолепное стихотворение „Ткач", которое пророчило близкую и беспощадную социальную революцию.

Да, все в Германии ждали, если не социальной то, по крайней мере, политической революции, от которой чаяли воскресения и обновления великого германского отечества, и в этом всеобщем ожидании, в этом хоре надежд и желаний, главная нота была патриотическая и государственная. Немцам стало обидно, то ироническое удивление, с которым, говоря о них, как о народе ученом, глубокомысленном, англичане и французы отрицали в них всякую практическую способность и всякий смысл действительности. Поэтому все их желания и требования были устремлены главным образом к одной цели: к образованию единого и могучего пангерманского государства в какой бы форме оно ни было, республиканской или монархической, лишь бы это государство было достаточно сильно, чтобы возбудить удивление и страх во всех соседних народах.

В 1848 г., вместе с обще-европейскою революциею, наступил четвертый период, последний кризис германского либерализма, кризис, окончившийся его совершенным банкротством.

Со времени плачевной победы, одержанной в 1525 г. соединенными силами феодализма, приближавшегося уже видимо к своему концу и новейших государств, только что начинавших образоваться в Германии, над громадным восстанием крестьян, — победы, обрекшей окончательно всю Германию на продолжительное рабство под бюрократическо-государственным игом, в этой стране никогда еще не скоплялось столько горючего материала, столько революционных элементов, как накануне 1848 г. Неудовольствие, ожидание и желание переворота, за исключением высшей бюрократии и дворянского класса, было всеобщее, и чего не было в Германии ни после падения Наполеона, ни в двадцатых, ни в тридцатых годах, теперь среди самой буржуазии оказались не десятки, а многие сотни людей, называвших себя революционерами и имевших право называть себя этим именем, потому что, не довольствуясь литературным пустоцветом и реторическим праздноглагольствованием были действительно готовы положить свою жизнь за свои убеждения.

Мы знали много таких людей. Они разумеется не принадлежали к миру богачей или литературно-ученой буржуазии. Среди их было чрезвычайно мало адвокатов, немного больше медиков, и что замечательно — почти ни одного студента, за исключением студентов венского университета, заявившего в 1848 и 1847 годах, довольно серьезное революционное направление, вероятно потому, что в отношение к науке стоял несравненно ниже всех германских университетов (мы не говорим о пражском, так как это университет славянский).

Огромное большинство учащейся молодежи в Германии уже тогда держало сторону реакции, разумеется не феодальной, а консервативно-либеральной; оно было поборником государственного порядка во что бы то ни стало. Можно себе представить, чем эта молодежь сделалась теперь.