Избранные стихотворения

Струной гудящею ты ищешь прикоснуться

к пьянящему избытку.

Но струна в тебе из логоса звенит.

Истаиванье страшно; как всё зыбко!

Как всё неведом обговоренный зенит,

которого коснуться удается

раз этак в сотню лет.

Избыток этот водопадом льется,

но избегает меток и примет.

Его не назовешь, не опредметишь, не запомнишь,

и потому к строке

летит рука, слагая миф иль повесть,

скользящие к забвения реке.

* * *

Узнай себя в огне, в сосне,

в улитке меж камышин,

в чужом кровоточащем сне,

в сияньи слив и вишен.

Узнай себя в лесном ручье

и в юноше умершем,

что над ручьем сидел как чел

и взора оторвать не смел,

но петь умел лишь вирши.

Узнай себя в губах врага,

дрожащих от желанья

вогнать тебя в туман, в снега,

в небытия изгнанье.

Узнай себя в пригорке том,

где ползал ты без смысла,

уверенный, что всё есть дом,

где пузом знал ты о былом

в бездонности пречистой.

Узнай себя в отца руках

и в высшей дрёме будды.

Миг узнавания лукав?

Ты осыпаешься в песках?

Но кто тебя разбудит,

когда ты не увидишь вдруг

себя в милльонах зовов,

в милльонах губ, бровей и рук,

чья суть всегда готова?

Когда вдруг зеркалом в ночи

не ощутишь бессонным

себя, куда молчишь, мычишь,

скрывая чувств зоны.

И все же отражаешь ты

миров неисчислимость.

Пускай они насквозь пусты,

пускай хоть чистые листы,

но их блаженна милость.

В мерцаньях света игр и ласк

оно неистощимо.

Летящих искр – межзвездный блеск -

ты ждешь неоспоримо.

Не можешь ты себя не ждать

вернувшимся из странствий,

не можешь между льдов не встать

в зеркальности пространства.

Не может Ночь тебя не жечь

очами влажных зовов.

Не можешь ты не течь, не течь

меж духа семафоров.

Из книги «Прощание с Землей» (2015)

* * *

Так мы живем:

наш каждый миг – прощанье.

Р.-М. Рильке

Чистые бога узрят.

Ну а нечистые – что?

Чист иль нечист – ты распят,

брошенный в ночь и в ничто.

Вот океан чистоты.

Нет в нем добра или зла.

Очи пространства пусты,

в кипени горя – зола.

Если прощаться пришлось,

значит ты здравствуй шептал.

Значит, ты суслик и лось,

моря и всхолмий вассал.

Значит, насквозь ты пророс

этим шептаньем ольхи,

стал этим шелестом слез

в ритмах столь смертной реки,

той, что сквозит глубоко

в теле волненьем сквозь боль,

где высоко и легко

дышит исходная соль.

Каждым касаньем пронзен,

каждой разлукой – в разрыв.

Грудь разрывает озон:

входит мгновенье в эон:

вот он, утайный прорыв.

* * *

Есть меж абзацами и строчками печаль…

Нет, не печаль: провал и чернота без края.

Воистину неведомая даль,

куда нам не доплыть без звездолетов Рая.

Вот в этом ужасе и скрыта книги суть.

Судьба вздымается как горных пиков крылья.

Ты извлечен на свет, стремительный как ртуть.

Но видишь только миг сквозь пепла изобилье.

Нам не достать всё то, что между строк и слов.

Оно громаднее всех наших заморочек.

Там буйствует аркан убийственных основ,

где шевелит пурга блаженный хаос точек.

Невежество мы тихое храним,

нанизывая буквы хрупкой вязью.

О, притяжение бездонных зим,

недостижимое ни страстью, ни боязнью.

И этой пропастью весь мир заворожен.

И даже синева в неё вперила очи.

Какой каскад светил над ней зажжен!

Какую тишину, как лот, впускают ночи!

* * *

Прощание с Землей. Не с первого ль мгновенья

оно уже тихонько началось?

Не с первых ли обвалов наслажденья,

где ты утрачивал земную ось?

В прощании впервые постигаем,

что есть земля и что мы суть.

Всю жизнь прощанья музыку играем,

сливая бога боли с богом сутр.

Прощаемся с любимыми местами:

с долиной зоркой, с тихою рекой.

Прощаемся с прощания песками,

с виной бесправною и с детскою тоской.

И если слить в единство все прощанья,

все – от Адама далее Христа,

услышишь ты не вопль седой отчаянья,

а шепот обжигающий Отца.

И вся лингвистика земная – бред и чушь,

игра претенциозности забвенья,

что всей души – одномоментна глушь

в сиянии прощанья и прощенья.

* * *

Душа и кровь – как разошлись! И все же

когда-то в них текла одна роса.

Свершала ночь своё единобожье,

порхала муза – нимфа без лица.

И только-то. А ныне два потока

текут и спорят, до небес галдят…

И для души от крови нету прока

и в кровь душа вливает только яд.

* * *

Земля рождает нас, а мы рожаем сому,

которая течет по жилам облаков.

Но чтоб преодолеть начальную истому,

мне нужно изойти из зыбистых песков

бесчестья слов, слогов, фонем певуче-властных.

Но как мне вровень стать со степью и рекой,

когда, сверх естества, всё жду огней опасных,

пронзенных сверхъестественной тоской?

* * *

Что тело? Инструмент. Шарманка. Дудка.

Агония растительного тлена,

когда ты избавляешься от плена

утробных зовов, знамений рассудка.

Влеченье тел неужто же любовно?

О, как наивна и обманна эта сага.

Прозрачная свобода – это влага

движенья рядом, где дыханье ровно.

Дыхания едва-едва заметны.

Где тело и где ты – уже не знаешь.

Уже ты ничего не повторяешь,

когда твои касания заветны.

* * *

Когда не любишь ты природу-мать,

что можешь ты, пацан, сказать о духе?

Когда не можешь шёпот понимать,

кощунственно о высшем грезить слухе.

Рожденный духом, что в природе скрыт,

унеженный его противовесом,

в земное небо мчишься от обид,

снедаемый и ангелом, и бесом.

Пусть сверхприродна суть, и все же в ней,

в природе-матери, все наши корневища.