Мне вспомнились набоковские НЕТКИ.– Давай играть! – Что, подобрав стекло,Увидишь ты? Я вижу птицу в клеткеУснувшую. Ну, что ж, куда ни шло…Смешно сказать, но в целом марте веткиЯ не нашёл цветущей. Как назлоСтояла стынь. Просветы были редки.Твой утлый след туманом замело.
«Гуляя вечером по стенке вертикальной…»
Гуляя вечером по стенке вертикальной,Я часто видывал стези маниакальнойЗацепки, трещинки, вкруг бездны неживой,Какие-то холмы, поросшие травой, —Все направляло взгляд к оценке беспокойной,Как фотография картинки непристойной.Но я не мог бежать: спецификой стеныПопытки были все мои обречены.Однажды видел я Зевесовы пейзажи,Которые текли, как летние миражи,Не распадаясь: в них часть с частью скрепленаБыла не хуже, чем с фундаментом стена.Виднелся Парфенон. От храмового входаЯ вдруг услышал: “Зевс сорокового года”[2]И некий диск взлетел над бездною крутой,И вышли странники процессией густой.Потертости лица запомнились мне сразу,Потом и так, и сяк вертел я эту фразу,Пытаясь в ней найти определенный смысл,И разум попытать символикою числ.Но ускользала нить как будто диск над бездной,Я время пожалел для траты бесполезной,Поскольку все равно процессия ушла,А черная волна остатки унесла.Подумав не про то, я обнаружил это:Любой жилой пейзаж имеет лишь два цвета.А это главное. Покуда на стенеЗацепки, трещинки… И зрячему извнеВсе явственно: река, как бы поселок дачный,Где я искал Марину в тьме чердачной,Но не нашел. И шустрые зверькиМне кровью жертвенной забрызгали зрачки.
Дурак
Он жил, как будто в первый раз,И песни пел, дурак.И глупо жмурил левый глазБез смысла, просто так.Работал больше по ночам,Не слишком часто ел.Поскольку денег получатьПомногу не умел.Ничем таким не дорожил,Ушла его жена.И вообще – зачем он жил,Не знал он ни хрена.Причем, не только он не знал —Никто не знал нигде.О чем получен был сигналВ войсках НКВД.Ему сказали: «Как же так?!»Те, что пришли к нему.И уж на что он был дурак,А понял, что к чему.Когда российская верстаЕго ушибла в лоб…Вот так и вышло: «Тра-та-та…И тра-та-та и гроб».