Избранные стихотворения

Всё это совпало по времени со смертельной болезнью отца Хаусмена и серьезными финансовыми трудностями в семье. Карьера рухнула, и нищета стучалась в дверь. Но через некоторое время Хаусмену удается поступить на службу в лондонское патентное бюро. В этом ему помог Джексон, работавший там же. В Лондоне Хаусмен снимал одну квартиру вместе с Мозесом и его братом. После работы он просиживал вечера в библиотеке Британского музея, готовя свои первые научные работы, которые вскоре обеспечили ему известность и место в лондонском университете. В 1887 году Мозес Джексон сообщает Хаусмену о своей женитьбе и о предстоящем отъезде в Индию. Принято считать, что именно это потрясение и вызвало к жизни истинный свет в поэзии Хаусмена. Английские историки литературы не ограничились установлением этого факта и продвинулись весьма далеко в изучении частной жизни Хаусмена после 1887 года. Скажем здесь только, что известное и в России (после перевода, сделанного С. Маршаком, кстати, сильно исказившим оригинал) стихотворение Хаусмена «Oh who is that young sinner» описывает атмосферу в Англии во время процесса Оскара Уайльда, которая не могла не подействовать на Хаусмена самым тяжелым образом. Трудно сказать, насколько сочувствовал Хаусмен лично Уайльду. Но в этом стихотворении парня ведут в тюрьму всего лишь за то, что он — рыжий. Эвфемизм: рыжий — значит ирландец. Ирландцем Уайльд, конечно, был, но вели его в тюрьму не за это и не это объединяло его с Хаусменом. И такова была эпоха, что стихотворение в прижизненные сборники Хаусмена не попало, да и не могло попасть, скорее всего. Даже другой выдающийся поэт, лощеный денди, французский граф Робер де Монтескью-Фезансак (1855–1921) за всю жизнь так и не рискнул признаться в своей «ориентации», хотя во Франции это ему ничем особо не грозило. Но если граф, прямой потомок исторического д'Артаньяна, предпочитал помалкивать о том, что от женщин его тошнит, скромному служащему патентного бюро и филологу-античнику тем более оставалось лишь молчать, молчать и молчать.

Хаусмен был не только поэтом. Всю вторую половину своей жизни Хаусмен-ученый считался первым авторитетом в классической филологии в Европе: им изданы и прокомментированы труды многих латинских авторов, его статьи и переводы до сих пор цитируются и переиздаются (наиболее известно трехтомное кембриджское издание его научных статей, вышедшее в 1972 году). Его считают последним великим английским стилистом, его лекции и критические разборы — это классическая английская проза, ясная, точная, ироничная. Среди листьев его венка есть и такой — одно из фирменных блюд в парижском ресторане «La Tour d'Argent» (он был его частым посетителем) до сих пор носит его имя.

Но это из области анекдотической: мало ли кто придумал сыпать на лимон молотый кофе и закусывать им коньяк, мало ли почему макароны с грибами носят гордое название «макароны по-шаляпински», да и св. Бернар Клервосский уцелел в истории не только потому, что его имя дано породе собак. Прежде чем говорить о поэзии, нужно сказать о Хаусмене-филологе. Чуть ли не тридцать лет жизни (1903–1930) истратил он на очень странное дело: подготовил к печати, откомментировал и выпустил в пяти томах «Астрономику» римского поэта Марка Манилия, старшего современника Иисуса Христа. С точки зрения астрономии, возможно, этот древнейший из сохранившихся римских астрологических трактатов, безусловно, важен (издан и по-русски — М., 1993); но с точки зрения поэзии произведение это, по крылатому выражению В. Ф. Ходасевича, «ниже нуля». Хаусмен всерьез занимался Эсхилом и Ювеналом, но к филологии относился без личностных оценок и считал, что им в работе филолога вообще не место. М. Л. Гаспаров писал об этом: «Если мы представим себе науку, которая занимается тем, что переделывает свои объекты, — это будет что угодно, но не наука. Мы знаем, что совершенно избежать этого нельзя: перед нами всегда не изолированный объект, а контакт объекта с исследователем. Но задача науки — свести это к минимуму. В частности — не примешивать к исследованию оценку, к науке — критику. Не делить цветы на красивые и некрасивые. Английский филолог-классик А. Э. Хаусмен — сам очень талантливый поэт — говорил: "Если для вас Эсхил дороже Манилия — вы не настоящий филолог"».