Избранные стихотворения и поэмы (1959–2008)

Мати Божия, Заступнице, в скорбех помилуй нас.

2002

«Я из темной провинции странник…»

* * *

Я из темной провинции странник,

из холопского званья перехожий.

И куда мне, хожалому, податься?

А куда глаза глядят, восвояси.

Я хлебнул этой жизни непутевой,

отравил душу пойлом непотребным,

и давно бы махнул на все рукою,

каб не стыд перед Материю Божией.

Вот бреду, а Она-то все видит,

спотыкаюсь, а Она-то все знает,

и веревочке куда бы ни виться,

все кабак мне выходит да кутузка.

Ах, не этой земли я окаянной,

не из этой юдоли басурманской,

а из той я стороны палестинской,

из нечаемой страны херувимской.

Я худой был на земле богомолец,

скоморошьих перезвон колоколец

больше звонов я любил колокольных,

не молитвы сотворял, а погудки.

Есть на белой горе белый город,

окруженный раскаленными песками.

Есть в том городе храм золотоглавый,

а внутри прохладная пещера.

Я пойду туда, неслух, повиниться,

перед храмом в пыль-песок повалиться,

перед храмом, перед самым порогом:

не суди меня, Господь, судом строгим,

а суди, Господь, судом милосердым,

как разбойника прости и помилуй,

и порог я перейду Твово храма

и поставлю две свечи у пещеры.

2002

«Две старых сосны…»

* * *

Две старых сосны обнялись и скрипят,

вот-вот упадут.

И дождь их стегает, и гнет снегопад,

но жить – это труд.

Лесбийские сестры, почти без ветвей,

жилички высот.

Одна упадет и другая за ней,

но твердь не дает.

Я ночью не сплю, и они меж собой

о чем-то не спят.

Проснусь, а они уже наперебой –

ну как? – говорят.

Щади их, ненастье, храни их в жару

и стужу, Творец.

О, скоро и я напрямик разберу

их речь наконец.

2003

Еще элегия

неужели ты,

подумал я, выходя из трамвая 37-го на остановке,

там где только что был,

где зернистая от дождя мостовая еще дымилась,

от датировки воздержусь, а что до сезона

был месяц май,

неужели ты?

ты скользнула взглядом поверх сидящих и поймала мой,

и 37-ой трамвай дернув затормозил,

и съехал твой синий плащик обнажая детскую шею,

и я сошел пробуждаясь одновременно,

как бы по ходу

неужели ты

твердить продолжая и валидол в темноте пытаясь нашарить,

ни про погоду, ни который день не зная, хотя бы год

ты спала так тихо и далеко,

что боясь коснуться, студиозус, вдогонку крикнул,

ты идиот, на одном трамвае ездить и разминуться,

заворачивающим все время куда-то вбок на Лефортово,

а тебе как всегда направо,

и кому через бездну лет дребезжит звонок или что там,

мобильник? – не важно –

не стой, раззява, на путях, если будущего не знаешь! –

со сна так я думал впотьмах,

и ты была рядом, рядом

незнакомка с 37-го –

жено, ты ли? – жена,

и еще было что-то, что словом не схватишь,

взглядом хватким не углядишь,

но это присутствовало как бы знак неизбежности что ли и весть обоим

и дышало в стекло,

и прикидывало число равное четырем пятакам

или двум оболам, ибо время элегий римских-неримских прошло,

а срок предстояния что ни утро короче на ночь,

но когда я вижу твое лицо и седой висок с жилкой бьющейся,

дорогая, ты веришь, напрочь отступает все –

усталость, года, невроз, систолы нарастающей старости и хворобы –

все уходит,

только запах твоих волос вызывающе под рукой разметанных,

чтобы тайно срезать их

как закладку про черный день в драгоценную книгу-оберег,

запах, он лишь держит то, что провеяло там,

и куда ни день эту книгу, до спазм вдыхаешь ее,

мусолишь как завет,

и хотя не раз не два прочитал, по стиху заучивая,

она все равно загадка и сама по себе

и конечно еще финал, до которого

не дойдет никогда закладка, потому что финала нет,

вообще нет слов,

это род депрессии –

пустокипение мозговое: поздновато встретились?

но ведь встретились,

а любов, как тов. Сталин писал, побеждает и все такое,

и одна надежда, что не уперты у нас вожди и дадут умереть

своей смертью в своей постели,

чем не льгота,

когда бы не роковая дыра впереди,

Господи, говорю,

неужели Ты здесь,

неужели шанс даешь,

и вот парки твои поустали, поди, пряжу прясть незаметную –

разве она не прореха ль? –

но подруга со мной,

на заре Ты ее не буди, на заре она сладко так спит,

и трамвай

уехал

2007

«Это проза сирости, старости…»

* * *

Это проза сирости, старости,

может быть, богооставленности,

как-то неряшливо живешь,

путаешься, устаешь,

ложишься поздно, не помолясь,

вот и связь.

Что ни скажи — всё фальшь,

полуфабрикат, фарш

для доведения до ума,

а на улице снег, зима,

бело за окном, темно,

и не все ли равно,

жив ты тут или нет.

Господи, дай совет,

как без Тебя жить:

песню без слов сложить

или затворить уста,

имя всему: тщета?

Есть ли, не знаю, рай,

Человеколюбче, дай

прокантоваться здесь

и не потом, а днесь,

то есть теперь и въявь,

от мутоты избавь.

Если я тварь твоя,

из маловерия

вырви меня и спаси,

иже Ты крут еси,

или заклей мне рот,

имя ему: банкрот.

2008