Избранные труды по теории искусства в 2 томах. Том. 1

Однако большее разнообразие форм позволяет с легкостью распознать общность устремлений. И именно в массовом движении легко обнаруживается сегодня всеобъемлющий дух формы. Достаточно, что говорят: все дозволено. Но нельзя перешагнуть через дозволенное раньше срока. Запрещенное сегодня стоит несокрушимо.

И не нужно устанавливать никаких границ, они установлены и без того. Это относится не только к отправителю (художнику), но и к адресату (зрителю). Он может и должен следовать за творцом, он не должен опасаться того, что его ведут ложным путем. Даже физически человек не может передвигаться по прямой — по линейке (тропа в поле, на лугу), и еще менее того духовно. И часто долгий прямой, как линейка, духовный путь ложен, кажущийся же ложным — часто самый истинный.

Заговорившее во всеуслышание «чувство» рано или поздно будет правильно руководить как художником, так и зрителем. Боязливая приверженность к одной форме неизбежно ведет в тупик. Открытое чувство — к свободе. Первое — следствие верности материи. Второе — духу: дух творит форму и переходит от нее к следующей.

ad. 6. Направленный на одну точку глаз (будь это форма или содержание) не может охватить большую плоскость. Скользящий по поверхности невнимательный глаз охватывает ее взглядом или часть ее, но остается привязанным к внешним различиям и теряется в противоречиях. Корень этих противоречий в разности средств, которые сегодняшний дух, казалось бы, хаотично черпает в кладовой материи. Многие называют современное состояние живописи «анархией». Этим же словом многие характеризуют современное состояние живописи. Его же употребляют применительно к современному состоянию музыки. Под ним ошибочно подразумевается переоценка ценностей и беспорядок. Анархия же — планомерность и порядок, устанавливаемый не внешней и, в конечном счете, несостоятельной силой, а чувством добра. Следовательно, и здесь установлены границы, которые, однако, надо характеризовать как внутренние и которые должны заменить внешние. Эти границы будут постоянно расширяться, и в силу того будет постоянно расширяться свобода, в свою очередь прокладывающая путь последующим откровениям.

В данном смысле современное искусство, справедливо изображаемое как анархическое, отражает не только уже достигнутые позиции, но и воплощает духовное как материализующую силу, как созревшую к откровению.

Формы воплощения, почерпнутые духом в кладовой материи, легко распределяются между двумя полюсами.

Эти два полюса:

1. Великая Абстракция,

2. Великая Реалистика.

Эти два полюса открывают два пути, ведущие в конечном счете к единой цели.

Между двумя этими полюсами располагается множество комбинаций разных созвучий абстрактного с реалистическим.

Данные два элемента всегда имелись в искусстве, причем они характеризовались как «чисто художественное» и «предметное». Первое находило отражение во втором, причем второе служило первому. Это было балансирование, казалось, пытавшееся достигнуть идеальной кульминации в состоянии абсолютного равновесия.

Кажется, сегодня этот идеал перестал быть целью, исчезла рукоятка, удерживающая чаши весов, и отныне они намерены вести свое существование в качестве самостоятельных, независимых друг от друга единиц. И в этом крушении идеальной чаши видят «анархическое». Искусство, кажется, готовит конец приятному дополнению абстрактного предметным и наоборот.

С одной стороны, абстрактное лишили опор предметного, отвлекавших внимание, зритель почувствовал себя парящим. Говорят, искусство утрачивает под ногами почву. С другой стороны, предметное лишили идеализации абстрактного («художественного» элемента), отвлекающей внимание; зритель почувствовал себя пригвожденным к земле. Говорят: искусство утрачивает идеал.

Эти претензии проистекают из недостаточно развитого чувства. Привычка основное внимание уделять форме и как результат того — беглый взгляд зрителя, то есть приверженность к привычной форме равновесия — вот та ослепляющая сила, что не оставляет свободного пути свободному чувству.

* * *

Названная выше, лишь зарождающаяся великая реалистика — это стремление изгнать с полотна поверхностно-художественное и воплотить содержание путем простого («нехудожественного») воспроизведения простого жесткого предмета. Внутреннее звучание предмета надежно обнажает таким образом постигнутая и зафиксированная на полотне внешняя его оболочка, одновременно освобожденная от привычной навязчивой красоты. При сведении до минимума «художественного», именно благодаря внешней оболочке, душа предмета, вырываясь, звучит пронзительнейше. Внешняя «приятная» на вкус красота не может более заслонить собой последнюю[500].

И это возможно лишь потому, что, постоянно следуя этим путем, мир таков, каков он есть, мы не можем более внимать его прикрашенным интерпретациям.

Сведенное к минимуму «художественное» должно быть познано как наиболее сильнодействующая абстракция[501].