XIX.
Когда же она окончила свою речь: «Пора тебе, — сказала, — брат, утомленному трудным путешествием, немного отдохнуть телом». И хотя для меня прекрасным и истинным отдыхом было видеть ее и слушать дивные ее слова, но поскольку ей это было приятно и угодно, я, чтобы во всем выказать послушание наставнице, удалился отдохнуть в один из близлежащих садов и нашел там желанное пристанище в тени деревьев, обвитых виноградными лозами. Однако все это не могло доставить радости моим чувствам, ибо душа была полна тревожных ожиданий. Мне казалось, что то сонное видение приоткрыло [свою] тайну. Ведь в самом деле то, что я увидел, и были мощи святого мученика, для греха умершие, живущей же в них благодатью Духа сияющие. Об этом я рассказал одному из ранее слышавших от меня о сновидении. И так как мы, конечно, опечалились в предчувствии надвигающейся беды, она, каким–то образом догадавшись о наших мыслях, послала нам некое ободряющее извещение, в котором убеждала нас не падать духом и в отношении нее надеяться на лучшее, ибо она почувствовала поворот к выздоровлению. В самом деле, как бегун на ристалище, обогнавший соперника, приближаясь к мете, стремясь к награде и чая победного венка, сам ликует в душе и тем из зрителей, кто к нему благосклонен, сообщает радость победы — с теми же чувствами и она убеждала нас надеяться на лучшее, уже устремляясь к «почести вышнего звания» (Флп. 3:14) и повторяя про себя слова апостола: «Прочее убо соблюдается мне венец правды, егоже воздаст ми… праведный Судия» (2 Тим. 4:8), ибо «подвигом добрым подвизался, течение скончал, веру соблюдол» (2 Тим. 4:7). Мы же, воспрянув духом от доброго известия, согласились отведать приготовленного угощения, оно было разнообразно и изобиловало всем, что радует душу, — та, достославная, и такой заботой не погнушалась.XX.
Когда же снова мы предстали пред ее очами — ибо она не оставила нас проводить досуг в одиночестве, — воскресив в памяти всех, кого знала с юности, она, как по писанному, стала рассказывать по порядку все, что хранила в памяти: и из жизни родителей, и что было еще до моего рождения, и что было потом. Целью же рассказа было благодарение Богу. Так, говоря о родителях, она показывала, что богатство их казалось современникам славным и примечательным не столько изобилием, сколько [тем, что оно было явным знаком] человеколюбия Божия. Ведь у родителей отца имущество было отнято за исповедание Христа, а дед наш по материнской линии был казнен вследствие императорского гнева, а все, что он имел, перешло к другим владельцам. И, несмотря на это, по вере их благосостояние выросло настолько, что, пожалуй, и не было в те времена никого, кто бы их превосходил. И когда имущество, по числу детей, было поделено на девять частей, по благословению Божию у каждого из них оно умножилось настолько, что достаток детей стал еще выше родительского. Сама же она из причитающегося ей наравне с прочими братьями и сестрами для себя не оставила ничего, но все по заповеди предала в руки священника. Сама же она под водительством Божиим стала жить так, что никогда не покладала рук в делании заповедей и не угождала людям, так что не от человеческих благодеяний являлись у нее средства для достойной жизни, а она не отказывала просящим и не искала дающих, в то время как Бог тайно, как бы из неких семян, из скудных ее средств [Своим] благословением взращивал обильные плоды.XXI.
Потом я стал рассказывать о своих бедах, которые претерпел: как вначале преследовал меня император Валент, а после этого церковное нестроение принесло нам труды и невзгоды. «Отчего не оставишь ты, — воскликнула она, — своего безрассудного пренебрежения к Божественным благам? Отчего не уврачуешь неблагодарную свою душу? Отчего не сравнишь свою [участь] с родительской? Хотя, конечно, по обычаю этого мира именно этим мы более всего гордимся: славным своим родом и рождением от благородных [родителей]. Великим, — сказала она, — в прежние времена считался наш отец по своей учености. Однако слава его не выходила за пределы местных судилищ. И впоследствии, когда он обучал риторскому искусству других, молва о нем не перешла границ Понта, но он довольствовался известностью в своем отечестве. Ты же, — продолжала она, — известен городам, и народам, и племенам, тебя Церкви призывают в союзники и Церкви посылают на защиту истинной веры — и ты не видишь явной милости Божией? И ты не понимаешь причины всех этих благ: ведь это молитвы родительские возносят тебя на высоту, в то время как сам ты нисколько к этому не готов!»