Турек задумчиво почесал бороду. Он видел, как мучился его брат. Понимал, насколько тяжело давались повелителю слова, был благодарен ему уже за то, что Халиф вышел на разговр. Несмотря на то, что он давно вырос, несмотря на то, что теперь он был король, в глазах герцога Халиф все еще оставался тем самым озорным мальчишкой, который нуждался в его опеке и защите, который нашкодив бежал к брату, ожидая что тот подставит свое плечо и защитит от любой невзгоды. Он любил его и любил, как самого себя, а теперь искренне хотел помочь его горю. В груди больно сжалось – он не имел права не помочь родному брату.
– Есть понятие, но нет чётких рамок. Нет рамок, значит, есть простор, – вдруг сказал Турек.
Король наморщил лоб, а Турек уставился в одну точку на противоположенной стене, там с красивого, удачно получившегося портрета, заказанного у лучших столичных мастеров, на него смотрел их покойный отец – король. Повисло молчание. Несмело тикали часы, которых никто не слышал. Турек замер.
– Есть простор, но нет понимания, Халиф, – он кивнул, пальцы забарабанили по столу. – А если есть понимание, то есть выход… – Турек похлопал короля по плечу. – Все будет хорошо, мой брат. Я знаю выход, Халиф.
***
Палящее солнце лениво спряталось за горизонтом, и дышать стало чуть легче. Неожиданно проснувшийся ветерок резво хлопал настежь распахнутыми окнами и теребил шторы на третьем этаже в небольшой комнате, служившей кабинетом. Озорной сквозняк, гулял по комнате и перебирал листочки с надписями, написанными неразборчивым почерком, на столе, норовя разбросать их по полу кабинета. Грузного вида старик с солидным, спрятанным под столешницей пивным пузом и причудливо зачесанной прядью волос, за которой пряталась залысина, торопливо накрывал бумаги папками, дабы они не разлетелись вокруг или чего доброго сквозняк не сдул их прямо на улицу, через окно.
– Ай, ай, ай! – причитал он. – Куда полетели! Я тебе дам!
Но проснувшийся ветерок не собирался сдаваться, и на пол спланировал первый лист, на котором рукой старика были записаны кое-какие пояснения по одной из заявок. Толстяк беззвучно выругался, а затем уже вслух добавил.
– Так дело не пойдет. Куда уж там.
Кряхтя, брызжа слюной, он поднялся из-за стола и на своих маленьких, коротких, но крепких ножках засеменил к оконным проемам, чтобы закрыть ставни на щеколды. Очередной рабочий день клонился к концу. Толстяк задернул шторы и довольно улыбнулся.
– Вот и все, – прошептал он. – Так и справляемся. М-да, – выдавил он.
На вид ему было около семидесяти лет, если судить по человеческим меркам. Он был маленького роста, с короткими руками в предплечье и такими же короткими ногами. Почти все его лицо занимал нос размером с картофелину, побитый следами оспы, необычайно сочетающимся с широким красным лицом и неестественно желтыми прокуренными зубами. Где-то в волнах морщин плавали маленькие озорные глазки, что делало его похожим на поросенка. Эти самые глаза были, пожалуй единственным в обличье старика, до чего не успело добраться время. И что самое удивительное – старик не был гномом, о чем можно было бы подумать, увидев его впервые, а был, самым что ни на есть, обычным хумансом, коих последнее время развелось – пруд пруди. Поэтому, каждое утро он брился нарочито тщательно, дабы показать, что не имеет даже намека на бороду.
Поправив деловой костюм, толстяк скользнул взглядом по часам. Надо заметить часам дорогим, тех, где корпус был выполнен из чистого золота, а стрелки, как поговаривали, делали из метеорита, что требовало особой точности и мастерства при изготовлении. Естественно, что всякий раз, когда его спрашивали о происхождении наручных часов, мужчина предпочитал отмалчиваться, но всем было понятно без слов, что часы на руках толстяка вышли из самой настоящей гномьей мастерской.
– Вот и еще один день долой, а как вас осталось мало, – запричитал он и вздохнул полной грудью.
Ловким движением руки старик зажег огниво, запыхтел трубкой и с наслаждением втянул ароматный дымок, тут же протяжно закашлявшись. Свободная рука нащупала на столе кружку успевшего остыть чая. Старик отпил, отрыгнул и довольно причмокнул. Сложный денек выдался, ничего не скажешь, давненько таких дней не выпадало. Давненько-давнеханько, как говорил его покойный отец. Заявлений непочатый край, а мест нема. Тут тебе и взятку пытаются совать, дабы сорванца какого получше пристроить. А ты что? Ты то и ничего – мест фигушки. Остается воротить нос и разводить руками. Мол денег ваших мне не надо, мы как никак организация серьезная, государственная, да, не ахти какая, а с собственной печатью для заверения, в префектуре полученной. Он присвистнул от собственной важности. Впрочем, работа была, есть и будет, хотя прием детишек был закончен еще вчера. Он самодовольно фыркнул. Будет перебор, но всем все равно не угодишь. Так что, остальным придется подождать до следующего года. Не зря весь сегодняшний день он полностью посвятил всяческим рабочим моментам, проработав с полсотни отказов, транзитов и переводов.