Избушка на курьих ножках

Я разжимаю пальцы, смотрю на раздавленный рыбный пельмень и разражаюсь хохотом. Странный он, этот хохот, вызванный сложным сочетанием чувств, над которыми я не властна. Джек выворачивает шею, косит на меня серебристыми глазами, сияющими в свете луны, и каркает.

– Иди домой, пчёлка. – Нас обоих укрывает бабушкина тень.

Я с трудом поднимаюсь и вытираю глаза. Не хочу, чтобы она видела меня в слезах. Пусть знает: её обман меня жутко разозлил.

Нина сидит у огня, накрытая бабушкиной шалью, в руках у неё миска свежей ухи. Она пристально смотрит на языки пламени под котлом, и в глазах её пляшут воспоминания о прожитой жизни. Она выглядит чуть более осязаемой, но края её силуэта всё же немного расплываются.

– С ней всё будет хорошо? – спрашиваю я, и внутри всё сжимается.

Ба хмурится.

Она оборачивает вокруг меня тёплое шерстяное одеяло и сажает меня к столу. Затем наливает мне ухи, и между нами поднимается пар.

– Почему ты не сказала мне, что она здесь?

Я пожимаю плечами, не отрывая взгляд от супа.

– Ты знаешь, какая это большая ответственность – быть Хранителем Врат. Мы обязаны помочь этим душам завершить цикл. Они не могут оставаться в этом мире после смерти, ты же прекрасно это знаешь. Они растворятся и навсегда останутся неприкаянными.

Я гоняю ложкой кусок бледной рыбы, топлю его в бульоне, слежу, как он всплывает. Не верится, что Ба может так спокойно рассуждать о нашем долге перед мёртвыми, когда сама ещё не ответила на мой вопрос.

– Я так разочарована, что ты скрывала её от меня, – качает головой Ба.

– А как насчёт того, что ты от меня скрываешь? – срываюсь я. – Когда ты собиралась сообщить мне, что я мертва?!

Я сверлю её глазами, больше всего на свете желая, чтобы она сказала, что я не мертва. Пусть вернёт всё как было.

Ба вздыхает, сидя напротив меня. Открывает рот, но не произносит ни слова. Она ёрзает в своём кресле и снова пытается ответить.

– Ну и что это меняет? – Она слегка пожимает плечами. – Ты следующий Хранитель. Я всегда тебе это говорила.

– Для меня это всё меняет. – Я плачу, когда горькая правда становится очевидна. Я мертва. Разве я могла умереть? Я ничуть не похожа на тех бледных мертвецов, которые стекаются ночами к избушке. – Это бессмыслица какая-то, – говорю я, мотая головой. – Я чувствую себя живой. Я существую. А ты говорила, что души не могут оставаться в этом мире после смерти. Так почему же я здесь?

– Ты другая. Ты Яга, будущий Хранитель Врат…

– Так что, все Яги мёртвые? – перебиваю я. – Ты мёртвая?

– Нет, Яги не все мёртвые. И то, что ты мертва, совершенно ничего не меняет. – Ба отмахивается от темы моей смерти как от пустячной. – Ты долго жила в этой избушке, и она дала тебе достаточно сил, чтоб ты казалась живой. Пока ты здесь, ты можешь делать всё, что делают живые.

– Но почему я растворилась? – спрашиваю я, хотя ответ мне уже известен.

– Потому что ты ушла отсюда. – В бабушкиных глазах стоят слёзы. – Чем дальше ты уйдёшь от избушки, тем сильнее померкнешь. Существовать ты можешь только здесь, на границе жизни и смерти.

Я кладу ложку в миску и больше не притворяюсь, что могу есть. Мне дурно, голова кружится. Как я могу остаться здесь навсегда? Если я мертва, если существовать я могу только здесь, в этой избушке, значит, всё потеряно. Сегодня утром у меня хотя бы была надежда как-то избежать этой судьбы. А теперь я понимаю, что никуда мне не деться. От этого дома на ногах, вечно срывающегося с места, не дающего завести друзей. Я здесь навсегда.

– Так нечестно! – Я реву до звона, до боли в ушах. – Я не хочу здесь жить, не хочу быть следующим Хранителем! – Моя кожа пылает, все мышцы напряжены.

Ба мрачнеет, я вижу тень печали в её глазах.

– Ты ничего не можешь изменить, Маринка. Ты сама сделала этот выбор.

– Я не выбирала такую жизнь. Я не хочу этого. Я хочу жить нормальной жизнью, в нормальном доме, с нормальной бабушкой.

Я жалею о том, что сказала, но не могу взять свои слова обратно, поэтому просто сижу и смотрю на стынущую передо мной уху. Ба берёт мои руки в свои:

– Ты умерла младенцем, и я провела тебя сквозь Врата. Но ты вернулась. Ты захотела остаться здесь, со мной и избушкой. Ты точно Яга.

Я откидываюсь на спинку стула и смотрю на неё не моргая. Я не могу быть Ягой. Ба такая спокойная и мудрая, она любит эту жизнь среди мёртвых. С ними она и улыбается, и поёт, и танцует. Но я не такая. Я вообще на неё не похожа. В голове проносится мысль, и леденящий холод проносится по венам.

– Ты ведь не моя родная бабушка, так?

Ба крепко сжимает мои руки:

– Я люблю тебя, как родная бабушка. Даже больше. Ты – лучшее, что когда-либо случалось со мной в жизни.

У меня отвисает челюсть.

– Не понимаю. А как же всё, что ты рассказывала о моих родителях? – Я цепляюсь за воспоминания, но они ускользают. – Это всё неправда? – Оттого, что я не могу понять, где правда, а где вымысел, голос срывается. – Они действительно мертвы?

– Да, они погибли, их дом сгорел, как я тебе и рассказывала. Только ты была с ними.

Образ пылающего дома Яги встаёт перед глазами, как и тысячу раз до этого, но на сей раз я сомневаюсь, правдив ли он.