Они рассказывают мне о своей жизни: как сидели вместе в школе, поженились, когда её окончили, и занялись собственным делом – изготовлением глиняных горшков. Они вспоминают, как каждое лето катались на одном и том же речном пароходе, о том, как всегда мечтали о детях, но этой мечте не суждено было исполниться. Слеза стекает по щеке старухи. Муж обнимает её, достаёт из кармана носовой платок и вытирает ей глаза. Я ощущаю пустую боль, живущую в глубине души этих двух людей, так долго мечтавших о чём-то. Я думаю о бабушке и о лжи, которую она сочинила, потому что так хотела иметь семью. Вот бы Ба была здесь. Я сказала бы ей, что теперь понимаю и прощаю её и что она всегда будет моей бабушкой.
Старик рассказывает мне, как они с женой стали давать уроки детишкам, учили их работать с глиной на гончарном круге. Как его племянники приезжали погостить к ним каждое лето. Супруги заканчивают предложения друг друга и крепко держатся за руки. Он подмигивает ей, и в её глазах танцуют радостные огоньки.
Их рассказ уносит меня в их дом, обставленный горшками и утварью ручной работы. Я чувствую запах чая, глины и эмали, слышу детский смех. Десятилетия воспоминаний пролетают слишком быстро. Семьдесят один год – это вовсе не так долго, как мне казалось. Я даже не замечаю, как открылись Врата, пока старик не помогает жене встать, и они медленно проходят к ним.
– Что вы возьмёте с собой к звёздам? – спрашиваю я, внезапно вспоминая о своей роли во всём этом и торопливо разливая по рюмкам настойку.
– Теплоту душевной близости, – улыбается женщина, а муж кивает.
Они выпивают настойку, целуют меня в щёки и, держась за руки, проходят сквозь Врата. Слова Путешествия мёртвых срываются с моих губ, когда они исчезают в темноте:
–
Я вглядываюсь в темноту, где скрылись супруги, и ищу там бабушку. Пытаюсь разглядеть волны, тихо вздымающиеся подо мной, и слабые очертания стеклянных гор. Огни вспыхивают, как светлячки. Я чувствую, что меня тянет к ним.
– Ба! – хочу крикнуть я, но из горла не доносится ни звука. Мой голос поглощает тьма.
Я склоняюсь дальше во Врата, вижу повсюду звёзды – надо мной, подо мной, вдалеке. Ба где-то там. Если бы я прошла сквозь Врата, я могла бы найти её и вернуть домой. И тогда всё снова стало бы хорошо.
Я делаю глубокий вдох, выпрямляюсь во весь рост и спокойно прохожу сквозь Врата.
Болезненный раскол
БАМ! Что-то огромное и тяжёлое пролетает мимо моего лица и грохается у моих ног. Я отпрыгиваю, смотрю на упавшую с потолка балку и бросаюсь обратно к Вратам. Они исчезли.
– Избушка! – кричу я. – Я хотела вернуть бабушку домой. Открой Врата!
Избушка качается из стороны в сторону.
– Ну пожалуйста! – не унимаюсь я. – Я не справлюсь одна.
Я обхватываю руками голову. Она кажется неподъёмно тяжёлой: весу ей прибавляют воспоминания о пожилой паре, о Нине и Серине.
– Я не могу быть Хранителем. Я должна найти бабушку.
Две толстенные лозы вырастают из разных углов и перекрещиваются там, где только что были Врата. И на случай, если намёк не понят, несколько тонких усиков сплетаются в ажурное рукописное «нет» прямо посередине креста.
Всё моё тело напряжено, мне трудно дышать. Снова избушка всё решает за меня: не даёт пойти туда, куда я хочу, и быть с теми, с кем хочу. Мне нужен воздух; я бросаюсь к входной двери, распахиваю её – и только лишь для того, чтобы оказаться лицом к лицу с мёртвыми.
Как тучи, они сгустились вокруг черепов на заборе. Их растерянные лица поворачиваются ко мне, когда я появляюсь на крыльце. Они ждут утешения. Но я избегаю смотреть на них и бреду вдоль забора, одну за другой задувая свечи в черепах. С каждой гаснущей свечой мёртвые улетучиваются, и я чувствую, как позади меня сжимается и проседает избушка. Я ощущаю её разочарование, тяжело повисшее в ночном воздухе.
– Я не могу их проводить, – бормочу я. – Ты захлопнула Врата.
Худенькая старушка делает шаг мне навстречу.
– Я ничем не могу вам помочь, – говорю я, пока она не успела обратиться ко мне, и задуваю свечу, оказавшуюся между нами.
Воздух пронзает громкий треск. Я оборачиваюсь и смотрю на избушку, но никак не могу понять, откуда этот звук.