Избыточность опыта

В главе V я покажу, что пограничные феномены сна, рождения и смерти ставят под сомнение принцип непрерывности времени тем, поскольку их нужно рассматривать как «разрывы наглядности». Такого рода опыт выводит на поверхность сферу, к которой нет доступа очевидности, и которая – что еще более радикально – не строится по принципу синтеза.

3. Имманенция, пассивный синтез и своеобразная диахрония аффекта

В связи с проблематикой аффекта и пассивным синтезом я теперь подхожу к фундаментальному аспекту гуссерлевской феноменологии, подвергшемуся многочисленной критике: это имманентизация опыта. Хорошо известно, что понятие реактуализации у Гуссерля включает все интенциональные акты, относящиеся к предмету, который непосредственно (origin"are) не воспринимается. Разнообразные реактуализации, такие как воспоминания, фантазии и чужие восприятия всегда предполагают непосредственное восприятие. Левинас выходит за пределы этой интерпретации реактуализации. В своей интерпретации феноменологии Гусссерля он рассматривает интенциональность как таковую как форму репрезентации: то, что изначально диахронично, у Гуссерля синхронизируется. С помощью интенциональности чуждое для Я и Я подводятся под «общий знаменатель». Отождествляяя Другого с самим собой, Я не отдает должное его чуждости. Критика Левинаса в чем-то аналогична тезису Паточки, представленному в работе Субъективизм Гуссерля и возможность “асубъективной” феноменологии (Patocka, 1991). Аналогию между двумя философами, которую я провожу, все же важно не истолковать превратно. Подходы Паточки и Левинаса на деле по многим параметрам следует строго друг от друга отличать. Позиция Паточки прежде всего находится под влиянием философии Хайдеггера, особенно после поворота, тогда как Левинас направлен исключительно на выход за пределы онтологии с тем, чтобы выявить этический избыток, присущий бесконечности и ответственности за Другого. Тем не менее в том, что касается их критики Гуссерля, ее можно свести к общему возражению: Гуссерль манипулирует феноменами, возводя их к позиции Я. Тем самым феномены искусственно лишаются их дикого, чуждого характера. Через возведение самопоказа (Sich-Zeigen)[52] к Я, заметным становится необоснованное укрощение внешнего [опыта].

В ходе работы я покажу, что в феноменологии Гуссерля есть важные линии напряжения, касающиеся так называемой имманентизации опыта: имманентизация у Гуссерля всякий раз наталкивается на феномены, которые ставят ее под сомнение, соответственно, угрожают ей. В этом разделе я стремлюсь выдвинуть на первый план сферу, по принципиальным основаниям неизобразимую или непредставимую. Также в смысле Левинаса можно сказать: имеется избыток феномена, выходящий за рамки интенционального смысла.

Но прежде чем я перейду к этой сфере, я хотел бы вновь вернуться к Паточке. В выше упомянутой статье Субъективизм Гуссерля и возможность “асубъективной” феноменологии точно показывается, как Гуссерль открыл феноменальное измерение самопоказа (Sich-Zeigen) в его явленности и в то же время скрыл его. Сокрытие происходит из-за субъективной интерпретации феноменальной сферы. Такое переистолкование самопоказа в его явленности имеет в имманенции комплексную структуру. Прежде всего оно связано с убеждением Гуссерля, согласно которому характер абсолютной достоверности и самоданности можно приписать только имманентному явлению. При условии, что имманентное явление, соответственно, переживание не оттеняется, оно может показывать себя абсолютным образом в том, что оно есть:

«Итак, сначала феноменальную сферу расщепляют на два момента – с одной стороны, на являющееся в его модусе данности, с другой стороны, на предполагаемую субъективную основу этого явления, эта последняя описывается как переживание, данное рефлексивному взгляду, и, наконец, этому рефлексивному взгляду приписывают ту очевидность, которая в своем проявлении присуща показу и самопоказу феноменального поля, самому явлению в его явленности» (Patocka, 1991, 278).