Так он запросто это сказал. Обыденным таким, будничным тоном, что у меня внутри всё сжалось, похолодело. Даже зубы застучали. Вот за что он так со мной? Почему я не могу вспомнить? Было какое-то там восстание, насколько удалось припомнить. Так я думала, я за него сполна своим изгнанием расплатилась… Ещё и развлекла папахена с этой дурацкой погоней за Свитком и его же Активацией и Открытием. И теперь он вот так, запросто, отдаёт свою дочь, которая его даже не помнит, в руки — или что там у них? — целого мира, населённого демонами. А я, кажется, начинаю понимать, почему ни одна женщина не выдержит контакта с этими асурами.
Не зря здесь в комнате всё такое огромное…
И сама комната огромная, хоть летай… Как этих существ называли на Олимпе? Титаны? Они ещё на Земле в стародавние времена жили. Читала я как-то что-то о семиметровых великанах, населяющих Землю до прихода людей. Или тех атлантами звали? Впрочем, какая разница, если итак понятно, что моё дело — дрянь… Всегда думала, что умирать — это больно. И вот, оказывается, скоро испробую это на себе. И этот… наи… ещё смеет говорить о каком-то достоинстве наини?
В тот же момент я твёрдо решила — никакая я не наини.
Решив так, справедливо рассудила, что можно вполне остатки достоинства не блюсти, и, взвыв диким голосом, набросилась на папахена с кулаками. И плевать мне, что покрывало слетело, под которым ничего не было. Я на такую мелочь даже внимания не обратила. Ладно, обратила, но только на какую-то долю секунды, не больше. Потому что цель у меня была одна — умереть. Но перед этим навалять папахену, как следует. Хоть пару клоков из его бороды выдрать, что ли. Исключительно морального удовлетворения ради.
Надо сказать, папахен такой моей стремительной атаки не ожидал. Может, я держалась хорошо, и он не подозревал, до какой степени отчаяния меня довёл, не знаю. Только первых пару ударов он пропустил, а когда сгрёб меня за талию своими ручищами и отстранил от себя, было поздно: по физиономии его божественной я засветить успела, и удачно очень успела. Давно заметила, что на меня общение с нимфой благотворно действует. Не знаю, как это работает, но я всё чаще двигаться стала легко, стремительно и грациозно, как она. И да, силы почему-то тоже прибавилось. Я для себя это эффектом плацебо объясняла. Просто вспомнив, хоть и краем сознания, что я — наини, я как будто из этого знания жить начала. А возможности человеческого тела, они практически не изучены, так, кстати, и земные учёные говорят. Правда, толку от моей ловкости и силы сейчас было… Пшик. Ида бы наверно, прокомментировала: пфф… Хотя нет, Ида бы в ладоши хлопала, и подбадривала меня криками и воплями, ведь папахена моего она боится меньше, чем меня любит. Это я почему-то точно знаю.
В общем, плачевно довольно-таки и даже позорно наша с папахеном драка закончилась. Для меня, понятно, позорно. Вот вы когда-нибудь дрались с богом? То-то и оно. А мне вот пришлось. И отгрести тоже пришлось в итоге. Хотя, папка — тот только защищался. Просто отстранил меня от себя и скрутил, чтоб неповадно было. Но так, что, похоже, рёбра мне сломал. Или помял просто. Силища у наи — огромная. И это, я поняла, он старался изо всех сил ничего мне не повредить… Небо! Если эти драные боги такие сильные, то асуры, которые — полубоги… Они какие? Небо, даже думать не хочется!
В общем, меня скрутили, как котёнка, дали отдышаться, закутали опять в это бордовое покрывало, как в кокон, тыкнули в лицо бокалом с безвкусным киселём, щелчком пальцев подозванным по воздуху.
— Ну, ничему жизнь не учит, — ворчливо пробормотал папахен.
А я лежала, замерев, уставившись в нежно-голубой светящийся потолок, и чувствовала себя абсолютно раздавленной. Размазанной просто. И ведь ничего я не сделаю. Вот сейчас папахен уйдёт… и всё… Надеюсь, что это хотя бы будет быстро. Очень не хочется думать, что долго проживу, после того, как…
— Как ты мог… Я же… Ни с кем, — только и смогла я сказать, и замолчала. Поскольку поклялась себе — когда-то давно, я даже не помню когда, что
Зевс не ответил.
— За что? — задала я последний вопрос. Пусть ответит и валит ко всем фавнам отсюда. Не хватало, чтобы он ещё наслаждался видом моей боли. И моей смерти.
— Ты так ничего и не помнишь? — недоверчиво прищурился папахен.
Я помотала головой.
— Ладно, — сказал родитель. — Так и быть. Я освежу твою память. Напоследок.
И я превратилась в слух.
Очень интересно было, что он мне поведает.