— Лечу на фестиваль народных танцев на Гавайях! С детства знаете ли мечтала наслаждаться народными танцами!
— Дошутишься, Артемис.
— Доспрашиваешься, Павел Аркадьевич.
Братец скривился, то ли от моего вежливого обращения по имени-отчеству, то ли ещё от чего-то, впрочем, он каждую нашу встречу кривится, скоро начну забывать, как выглядит его и без того мерзкая рожа.
— Тебе идёт. Всегда так ходи, — мило посоветовала ему, после чего Пол ударил в серую панель рядом с моим лицом ребром ладони. Тихо ударил, но зло. Псих.
Братец, по своему обыкновению, был в тёмном пиджаке и чёрной шёлковой рубашке, и светлые волосы, с чёлкой до подбородка, зачёсаны назад. И держал меня крепко, надёжно блокируя любые попытки сопротивления. Интересно, он чего ожидал? Что решу прямо в самолёте огреть его чем-нибудь тяжёлым по голове? Или от испуга выпрыгну в окошко? Хотя от этого психованного можно всего чего угодно ожидать, вон, как ярится, чтоб его зоной турбулентности приложило. А мне не так страшно, я-то все ещё пьяная.
— Ты за каким … в Нью-Йорк намылилась?!
— За тем же, за каким и ты, — бросила ему сквозь зубы. Самолёт попал в воздушную яму, Пол прижался ко мне больше необходимого, и я физически ощутила, как напряжены все мускулы на его теле. Тоже мне, наи бракованный, еле сдерживается. Нервный!
— Ты не смеешь зариться на Свиток, поняла?!
— Это ты с чего решил? — возмутилась я. — Тебе нужнее, да?!
— Ты не представляешь, насколько нужнее.
— Ну конечно, ты же без мамочки рос и вообще, обиженный жизнью… — процедила я со всей презрительностью, на которую была способна.
В ответ Пол цепко взял меня за плечи и слегка тряхнул. Ну ладно, тряхнул ощутимо, но страшно не было. Видимо, находясь рядом с этим психованным, я поняла, что ни от чего не застрахована, в смысле, ни от каких повреждений, а значит, и бояться смысла нет, в связи с чем издевательски уставилась прямо в ненавистные серо-голубые глаза. Красивые глаза между прочим, ясные и глубокие, словом, всем хорошие глаза, если бы не подлая натура и больные нервы их хозяина!
— Не нарывайся, Артемис, — процедил этот псих сквозь зубы.
— Не будь козлом, Аполлон, — он что, думал, что только он так цедить умеет? Наивный чукотский юноша.
— И близко не смей приближаться к Свитку, поняла? — Пол ещё раз приложил меня о стенку, а я улучила момент, когда он слегка отодвинулся, а потом провела великолепный по своей красоте запрещённый приём, которым, видимо на генном уровне, владеют все женщины от семи до семидесяти, а именно, со всей дури в пах ему врезала. А что он думал, он тут забесплатно маленькой мной стены шлифует?
Пол сложился пополам и выругался. Грязно и непристойно выругался, причём в мой адрес, в адрес родной сестры-наини, что, согласитесь, чести этому психопату не делает.
Неизвестно, чем закончились бы наши семейные разборки, если бы фиолетовая плотная занавеска не откинулась бы, и не вошли двое милых, улыбчивых девушек в фиолетово-жёлтой форме.
— Что случилось? Вам плохо? — тут же вразнобой залепетали девицы.
Я, делая вид, что помогаю Полу подняться на прощание с упоением и от души пнула братца, и пропела:
— Да, милейшие, видите, мущщине плохо. Перебрал со спиртным, видимо, — я состроила огорчённое выражение лица, как бы приглашая милых сотрудниц авиакомпании присоединиться ко мне в печали по поводу алкоголизма современных наи. — Вы уж будьте так любезны, не оставьте своей заботой болезного.
Подхватила жестяную банку с имбирным элем и удалилась с гордо поднятой головой, оставляя это недоразумение под надёжным присмотром. А что он мне сделает на глазах у всего самолёта? То-то же, ибо нефиг меня злить вообще было. Я страшна в гневе.
Впрочем, я всегда была довольно отходчивой, поэтому подойдя к своему месту уже благополучно несколько раз мысленно отправила поганца Пола в нокаут, и оптимистично смотрела в будущее.
Но к моему вящему недоумению, возмущению и неудовольствию, обнаружила сидящим на моём месте, прямо рядом с Идой, кого бы вы думали? Нет, не угадали, Славика Арсентьева, сиречь Саона.
Он-то что здесь забыл? Кто вообще сразу с похорон родного братца, которого вампиры загрызли, в самолёт сигает?
Сделав вид, что я совершенно не удивлена Арсентьеву, я заняла крайнее место, слева от него.
Ида и Саон повернулись ко мне. Выглядел Арсентьев неважно — о том, что всего четыре дня назад он похоронил брата, говорил его измождённый, осунувшийся вид и глубокие синяки под глазами. Но надо отдать Славику должное — держался он превосходно. Невозмутимо и отстранённо. А может, он просто пьян, — закралась мне в голову мысль.
— Привет, Тёма, я тут как раз говорил Иде о крайней нежелательности вашего с ней присутствия на этом летательном средстве передвижения, — со своей очаровательной улыбкой Саон салютовал мне бокалом. И вряд ли в нём яблочный сок. Только лишь яблочный сок, я имею ввиду. Похоже, не только мы с нимфой боимся летать. Но мы — куда ни шло. Я — наини, у Иды в стакане пепси, а вот сыну нимфы я бы не советовала налегать на алкоголь.
Что я ему и озвучила. В самых ярких и экспрессивных выражениях.