Касаясь варяго-русского вопроса в трудах Круга, Куник заострил внимание на том, что он, рассматривая отдельные части этого вопроса, «никогда не увлекался соревнованием против природных русских ученых» (например, против «необузданного скептицизма Каченовского и его учеников»), и был первым, кто «заметил, что между норманскими руссами и восточными славянами довольно долго оставалось различие как по народности, так и в политическом отношении; он ясно видел преобладание норманской стихии при основании и первом распространении русского государства». В прибавлениях к статье Куника, подписанных П.Б., констатируется, что Круг был одним из первых ученых, «которые отказались от гипотезы Штрубе и Шлецера о чисто германском происхождении Русской Правды», что он «обнаруживает иногда необыкновенно верный филологический такт, какой редко можно встретить у историков того времени...», что Куник в своих примечаниях к «Forschungen in der alteren Geschichte Russlands» Круга «доказывает, что мнимые известия о руссах в России до Рюрика у писателей» армянских, персидских, арабских и византийских «не имеют исторической достоверности. Все сии писатели позднее Рюрика и в своих сочинениях обнаруживают наклонность смешивать названия стран и народов, переносить новейшие события во времена древние, вообще отличаются поэтическим и мифологическим направлением».
В 1849 г. норманист И.И.Срезневский отметил тенденциозность, в которую впадают сторонники взгляда особенного влияния скандинавов на Русь: «Уверенность, что это влияние непременно было и было сильно во всех отношениях, управляла взглядом, и позволяла подбирать доказательства часто в противность всякому здравому смыслу». И ведущий специалист в области языкознания того времени, проведя тщательный анализ слов, приписываемых норманнам, показал нескандинавскую природу большинства из них и пришел к выводу, что «остается около десятка слов происхождения сомнительного, или действительно германского», которые могли перейти к нам без непосредственных связей, через соседей, «и если по ним одним судить о степени влияния скандинавского на наш язык, то нельзя не сознаться, что это влияние Оыло очень слабо, почти ничтожно»[226].
В 1854 г. немец Е.Классен констатировал, что Шлецер внес в русскую «историю ложный свет в самом начале ее», ибо, «упоенный народным предубеждением» о варварстве русских и убеждением, что Европа своим просвещением обязана исключительно германцам, стремился доказать, что варяжская русь могла быть только племенем германским. И если Шлецер, указывал Классен, не понял «летописей, то он слепец, напыщенный германскою недоверчивостью к самобытности русских государств во времена дорюриковские но если он проник в сущность сказаний и отверг таковые единственно из того чтобы быть верным своему плану, то он злой клеветник!». Совершенно правомерно был задан им и вопрос: «...За морем от Новгорода жили не одни шведы а многие народы; почему же скандинавоманы берут это обстоятельство в число доводов своих?»[227].
Выступление Белинского против славянофилов, отмечал С. Л Пештич «оказало влияние на историков-западников, в частности на оценку С М Соловьевым исторических трудов Ломоносова». Выступив в 50-х гг. с серией статей, посвященных А.И. Манкиеву Г.Ф.Миллеру, В.Н.Татищеву, М В Ломоносову, В.К Тредиаковскому, М.М.Щербатову, И.Н.Болтину, Ф.Эмину, И. П. Елагину, А. Л. Шлецеру, Н.М. Карамзину, М.Т. Каченовскому, исследователь сказал, ведя речь о дискуссии 1749-1750 гг., что Миллер преследовался лишь за то, что «был одноземец Шумахера и Тауберта», что Ломоносов, возражая Миллеру, «сильно вооружился против Байера», что его «сильное раздражение» против ненавистного ему иностранца Шлецера проистекало как «от сильного раздражения его против немецкой стороны в академии», так и от того, что тот вызвал у него сильную личную неприязнь.
При этом Соловьев утверждал, что признавать «чуждое происхождение» варяжских князей в то время «было оскорбительно для народного самолюбия». Это чувство, по его словам, было усилено еще и тем, что только что окончилась ожесточенная война со шведами, которые продолжали оставаться «главными и самыми опасными врагами, готовыми воспользоваться первым удобным случаем, чтобы отнять у России недавнюю ее добычу, - и вот надобно выводить из Швеции первых наших князей!». К тому же в Академии наук немцы, овладев варяжским вопросом, «как самым доступным для них из всех вопросов нашей истории», решают его в пользу скандинавов. Русские же ученые, видя в том «посягательство на честь русского имени», в ответ настаивают на славянском происхождении первых наших князей.