Изгнанник

Собственно, для Олмэйра присутствие Жоанны было источником постоянной заботы, как непрестанное немое предостережение о возможной опасности. Безграничное мягкосердие Лингарда было причиной того, что все, к кому он проявлял малейшее участие, вызывали враждебное чувство Олмэйра. Он сам сознавал в себе это чувство и не раз поздравлял себя с тем, что так здраво понимает неустойчивость своего положения. Поддаваясь этому чувству, Олмэйр в разное время возненавидел многих людей, но никого он не ненавидел и не боялся так, как Виллемса. И даже после его измены, Олмэйр все-таки не доверял создавшемуся положению и мысленно содрогался при виде Жоанны.

Днем он редко встречался с ней, но в коротких опаловых сумерках или голубоватой тьме звездных ночей он часто видел перед отходом ко сну ее высокую тонкую фигуру в белом и неряшливом платье, бредущую по берегу реки, перед домом. Раз или два, засидевшись на веранде с номером старой, привезенной Лингардом газеты, он видел, как она выходила по скрипящим ступеням лестницы, с трудом неся на руках больного, толстого ребенка, голова которого казалась большой, как у взрослого. Несколько раз, плача и крича, она приставала к нему с безумными расспросами о муже, стремясь узнать, где он находится и когда вернется. Она осыпала его бранью, обвиняя его в своей разлуке с мужем, и сцены эти, начинавшиеся внезапно, кончались тем, что она убегала к себе, громко рыдая, с шумом захлопывая за собой дверь.

Но в этот вечер в доме была необычная тишина. Олмэйр тщательно взвешивал в уме свои шансы: ум Жоанны, доверчивость Лингарда, бесшабашную удаль Виллемса, его желание бежать в случае неожиданной возможности — и не мог решить насколько эти шансы перевешивают огромный риск ссоры с Лингардом. Да, Лингард обозлится, если заподозрит его в пособничестве Виллемсу к бегству, но не рассорится же он с ним из-за этих людей, когда они исчезнут навсегда. Притом же ручки его маленькой дочки крепко держат Лингарда. Рано или поздно, Виллемс, наверное, удерет. Эксцентричность Лингарда переходит всякие границы. Можно убить человека, но зачем его пытать? Это почти преступно и причиняет столько забот и неприятностей! Олмэйр при этой мысли даже серьезно рассердился на Лингарда:

— Если бы этот парень умер, все было бы хорошо, — сказал Олмэйр веранде.

Эта мысль нарисовала в его воображении картину, как он, Олмэйр, сидит, притаившись, в большой лодке, на расстоянии полусотни, скажем, ярдов от пристани Виллемса. Ружье заряжено. Один из лодочников окликнет Виллемса, и тот ответит из-за кустов. Конечно, негодяй будет настороже. Лодочник махнет клочком бумаги, приглашая Виллемса выйти на пристань и принять важное письмо: «от раджи Лаута». Это имя заставит Виллемса показаться, в этом не может быть сомнения. Тогда Олмэйр прицелится, спустит курок, и Виллемс кувырнется вниз головой в воду, — свинья!

Ему показалось даже, что он слышит выстрел. Как просто! И жалко, что это невозможно. Но нельзя оставлять его там! Вдруг арабы опять его захватят, чтобы поставить его во главе экспедиции к верховьям реки! Что тогда? Кто может сказать, чем это может кончиться?..

Весы склонились в сторону немедленных действий. Олмэйр подошел к двери, постучал громко и сразу же струсил. Прождав некоторое время, он приложил ухо к дверям и прислушался. Ничего. Он вызвал на своем лице приятную улыбку, прислушиваясь и думая про себя: «Я слышу ее. Она плачет. Мне кажется, что она совсем одурела и ревет день и ночь, с тех пор, как по приказанию Лингарда я начал приготовлять ее к известию о смерти мужа. Так похоже на батюшку заставлять меня врать попусту из жалости. Хороша жалость, черт возьми! Оглохла она, что ли?» Он постучал опять и сказал дружеским шепотом, любезно осклабившись дверной ручке:

— Это я, миссис Виллемс. Мне надо с вами поговорить. У меня… важные известия…

— Что такое?

— Известия… о вашем муже… да, о вашем муже… черт бы его побрал… — добавил он про себя.

Он услышал, что за дверью кто-то вскочил, что-то загремело на полу.

— Известия? Что? Что? Сейчас я выйду.

— Нет, — воскликнул Олмэйр, — Оденьтесь, миссис Виллемс, и впустите меня. Это… совершенно конфиденциально. Свеча у вас найдется?

Она металась по комнате, натыкаясь на мебель. Опрокинула подсвечник. Спички не зажигались. Она уронила коробку, и он слышал, как она на коленях шарила по полу, в безумной растерянности повторяя:

— О боже, известия, да… да… ах, где же, где же свечка? Я не могу найти. Не уходите, во имя всего, что вам дорого…

— Я жду, — с нетерпением проговорил Олмэйр в замочную скважину. — Но торопитесь… дело спешное.

Он тихо затопал ногой, держась за ручку двери. «Что за дура, — бранился он про себя. — Зачем мне уходить? Она глупа и совсем потеряла голову, ничего не поймет, наверное».

Теперь она молча суетилась за дверью. Он ждал. В комнате на минуту стало совершенно тихо, затем послышался слабый голос женщины, как бы готовой лишиться чувств:

— Войдите.