Изгнанник. Каприз Олмейера

Дэйн Марула, явившись на следующий день, долго беседовал с Олмейером. Так началось их долгое дружеское сотрудничество, о котором сперва много говорили в Самбире, пока жители не привыкли, что теперь в кампонге Олмейера то и дело горят огни, у которых холодными от северо-восточных муссонов ночами греются воины Марулы, пока их хозяин ведет длинные переговоры с «туаном-пути», как называли Олмейера в поселке. Новый торговец вызвал огромный интерес. Виделся ли он с султаном? И что сказал султан? Преподнес ли какие-нибудь подарки? Что он будет покупать? Что он будет продавать? И в бамбуковых хижинах по берегам реки, и в роскошном доме Абдуллы задавались одни и те же вопросы. И оживление в среде торговцев – китайцев, арабов, буги – царило не один день. С привычной подозрительностью никто не верил в простые ответы, которые охотно давал молодой человек, хотя звучали они вполне правдоподобно. Да, он торгует, продает рис. Нет, не будет скупать ни гуттаперчу, ни пчелиный воск, потому что собирается бросить свою многочисленную команду на сбор трепанга в коралловых рифах и поиск птичьих гнезд на суше. Эти два товара он готов купить, если будут желающие. Сам он родом с Бали, брамин – этим объяснялся его категорический отказ от любого угощения в домах Лакамбы и Абдуллы. К Лакамбе Дэйн являлся преимущественно ночью и вел с ним неспешные переговоры. Бабалачи, который всегда присутствовал при встречах властителя и торговца, легко справлялся с любопытством жаждущих узнать, о чем же ведутся столь долгие беседы. На фальшиво-вежливые расспросы Абдуллы он просто таращил единственный глаз и прикидывался простачком.

– Я лишь слуга своего господина… – растерянно бормотал он, а затем, словно решившись на предельную откровенность, заговорщическим тоном сообщал Абдулле подробности торговли рисом: – Султан купил сотню больших мешков! Сотню, туан!

Абдулла, твердо уверенный в том, что втайне у него за спиной ведутся куда более серьезные сделки, в свою очередь изображал изумление, и они расходились. Араб проклинал про себя хитрого старого пса, а Бабалачи ступал по пыльной тропе, покачиваясь и гордо задрав подбородок с парой-тройкой седых волосков, как пронырливый козел, вечно лазящий по чужим огородам. За их встречами наблюдало множество внимательных глаз. Чим Инг, завидев вдалеке Бабалачи, стряхивал с себя оцепенение истого курильщика опиума и, перехватив его на полдороге, зазывал в дом с радушием гостеприимного хозяина. Но оборона Бабалачи была нерушима даже против смеси дружелюбия и крепкого джина, которым от всей души угощал его китаец. Чим Инг оставался без информации, с пустой бутылкой и грустно глядел вслед уходившему советнику Самбира. Тот продолжал свой извилистый путь, привевший его, как обычно, к жилищу Олмейера. С тех пор как Дэйн Марула примирил своего белого друга и раджу, одноглазый дипломат снова стал частым гостем в доме голландца. К большому неудовольствию Олмейера, Бабалачи крутился у них с утра до ночи – торчал на веранде, прятался в коридорах, неожиданно выскакивал навстречу, пытаясь перехватить миссис Олмейер для конфиденциальной беседы. Самого Олмейера он старался избегать, словно побаивался испытывать терпение белого, чтобы тот в конце концов не отвесил ему хорошего пинка. А вот кухню облюбовал прочно и часами сидел среди занятых готовкой женщин, обхватив руками колени, пристроив на них подбородок и тараща единственный глаз – воплощенное уродство, да и только. Олмейер не единожды жаловался Лакамбе на надоедливость его премьер‐министра, но Дэйн его утихомиривал.

– Да тут слова не скажешь, чтобы он не подслушал! – ворчал Олмейер.

– Мы всегда можем подняться на бриг, – со спокойной улыбкой замечал Дэйн. – А то, что Бабалачи здесь, даже хорошо. Лакамба уверен, что многое от него узнал. Возможно, султан считает, что я хочу сбежать. Пусть одноглазый крокодил шпионит в вашем кампонге, туан.

Олмейер неохотно смирялся, но, когда замечал, что старикашка советник с молчаливым упорством снова торчит у его домашнего очага, бормотал себе под нос расплывчатые угрозы.

Глава 5

В конце концов волнение в Самбире утихло. Обитатели поселка привыкли к оживленному движению между домом Олмейера и кораблем, стоявшим теперь у противоположного берега, и разговоры о лихорадочной работе Олмейеровых лодочников, чинивших старые каноэ, сменились на привычные и повседневные. Даже сбитый с толку Чим Инг бросил ломать одурманенную голову над секретами торговли и с помощью опиумной трубки снова впал в привычное блаженство, позволив Бабалачи фланировать мимо своей хижины неприглашенным и словно бы даже незамеченным.