Изгнанник. Каприз Олмейера

Дело усугубляется вмешательством назойливых белых глупцов. Призрак бесславной ссылки куда-нибудь на Мадуру встал перед Бабалачи в полный рост. Да разве это не хуже смерти? А тут еще полукровка со странным, пугающим взглядом. Как можно рассчитать, что будет и чего не будет делать столь непостижимое существо? Она так много знает, что теперь Дэйна и убить-то нельзя. «А жаль, ведь острый, зазубренный крис – верный и молчаливый друг», – думал Бабалачи, с любовью оглаживая свой кинжал и со вздохом пряча его обратно в ножны перед тем, как забраться в каноэ. Он отвязал фалинь, отошел от берега и взялся за весло, думая о том, как неудобно, когда в решении серьезного вопроса замешаны женщины. Молодые, разумеется. Потому что к зрелой мудрости и крепнущему с годами женскому хитроумию миссис Олмейер он питал величайшее уважение.

Бабалачи лениво шевелил веслом, пустив каноэ по течению. Солнце стояло еще высоко, торопиться было некуда. К таким делам приступать можно только после заката. Миновав пристань Лингарда, он описал полукруг и завернул в протоку позади Олмейерова дома. Там сгрудилось множество каноэ, привязанных к одному колышку, носами друг к другу. Бабалачи загнал между ними свою лодчонку и ступил на берег. На другом берегу ручья что-то шевельнулось в траве.

– Кто там? – крикнул Бабалачи. – Выходи, поговорим!

Никто не ответил. Бабалачи пересек протоку, перескакивая с лодки на лодку и проверяя посохом подозрительные места. Из травы с писком вынырнула Тамина.

– Что ты тут делаешь? – изумленно воскликнул советник. – Я чуть не наступил на твой поднос. Я что, даяк, что ты от меня прячешься?

– Я устала и… заснула, – смущенно прошептала Тамина.

– Заснула! Вижу, ты ничего еще не продала; гляди, побьют тебя, когда вернешься!

Тамина молча, сконфуженно стояла перед ним. Бабалачи с удовольствием оглядел ее. Нравится ему эта девчонка. Пожалуй, придется добавить за нее еще пятьдесят долларов этому жулику Буланги.

– Ступай домой, уже поздно – сурово приказал он. – Скажешь Буланги, что в полночь я буду около вашего дома и жду, что он приготовит все для дальней поездки. Поняла? Дальней поездки к югу. Ты должна успеть до заката, да не забудь мои слова.

Тамина жестом показала, что все поняла, и проводила Бабалачи взглядом – через протоку и в кусты, окружавшие владения Олмейера, – прошла чуть выше по течению и снова, дрожа от отчаяния, повалилась в траву лицом вниз.

Бабалачи направился прямо к кухне, высматривая миссис Олмейер. Во дворе царила неразбериха. Какой-то странный китаец командовал около очага и требовал выдать ему другую сковороду. Свои приказы он выкрикивал то на кантонском диалекте китайского, то на плохом малайском. Это и пугало, и смешило рабынь, которые сгрудились чуть поодаль вместо того, чтобы их выполнять. От костров, вокруг которых сидели моряки с фрегата, неслись подбадривающие возгласы, хохот и насмешки. Наконец в этой суматохе Бабалачи сумел перехватить Али с пустым блюдом в руках.

– Где белые? – спросил Бабалачи.

– Сидят на центральной веранде, – ответил тот. – Не задерживайте меня, туан. Я очень занят: подаю господам обед.

– А где мэм Олмейер?

– В коридоре. Подслушивает, – ухмыльнулся Али и исчез.

Бабалачи поднялся на заднюю веранду и поманил к себе хозяйку. Из-за красной занавески в конце длинного коридора доносился голос ее мужа, прерывающий беседу резкими возгласами, заставлявшими миссис Олмейер со значением поглядывать на Бабалачи.

– Слышишь? Много выпил, – сказала она.

– Слышу. Сегодня заснет как убитый, – прошептал Бабалачи.

– Иногда бес крепкого джина, наоборот, не дает ему уснуть, – возразила миссис Олмейер со знанием дела, приобретенным за двадцать с лишком лет семейной жизни. – Тогда он всю ночь вышагивает по веранде и проклинает все на свете, а мы стараемся держаться подальше.

– Ну, в таком случае он все равно ничего не услышит и не поймет, а руки его ослабнут. Нам ведь это и нужно нынешней ночью.

– Конечно, – подтвердила миссис Олмейер вполголоса, но с жаром. – Если услышит, может и убить.

Бабалачи недоверчиво взглянул на нее:

– Эй, туан, можешь мне поверить! Разве не прожила я столько лет с этим мужчиной? Разве не видела смерть в его глазах несколько раз, когда я была моложе и он кое о чем догадывался? Будь он из моего народа, я бы не пережила такой взгляд дважды, но этот…

Она презрительно махнула рукой при мысли о слабости Олмейера, помешавшей ему совершить кровопролитие.

– Если он хочет, но не может, чего нам бояться? – спросил Бабалачи после недолгого молчания, во время которого они вслушивались в громкие возгласы Олмейера, постепенно сменившиеся размеренным ходом беседы. – Чего же?

– Чтобы удержать дочь, которую он любит, он без колебаний выстрелит в сердце и тебе, и мне, – ответила миссис Олмейер. – А когда Нина сбежит, может превратиться в настоящего дьявола.

– Я уже старик и не боюсь смерти, – с притворным равнодушием ответил Бабалачи. – А ты?

– Я уже старуха и хочу жить, – парировала миссис Олмейер. – Это и моя дочь. Я собираюсь искать спасения у ног нашего раджи, во имя тех дней, когда мы были молоды, и…