Изгнанник вечности

Ормона снисходительно улыбнулась и погладила его по руке:

— Я уберегу вас от этих жертв, тримагестр, будьте покойны! Со мной поедет Зейтори.

— Все время забываю, как звался тот, последний, город?

— Вы имеете в виду городок астрономов? С обсерваториями?

— Да, его!

— Ар-Рэякаим…

— Язык поломаешь! Уж этот их диалект!

В памяти Солондана, передаваясь Фирэ, всплыли картины бескрайней степи и шары обсерваторий, увидь которые (подумал тримагестр) Ал помер бы от зависти — все-таки тот был больше астрофизиком, чем биологом…

Да, мозг старика не умел замолкать ни на минуту…

Оказавшись в гостинице, Ормона вынула из потайного кармана в плаще короткую тонкую спицу в пластиковом пакетике и сунула ее кончиком в каплю физраствора на дне пробирки, которую подал ей Солондан.

— Держите, господин тримагестр. Храните ее, как зеницу ока! Я не уверена, что мне еще раз удастся так же чисто и безболезненно проделать это с Эт-Алмизаром.

— Ее лучше заморозить, — ответили губы Фирэ скрипучим голосом старика.

— Вам виднее. Она должна дожить до лаборатории в Кула-Ори, а там вы с Алом покажете, стоит чего-то ваша наука или вас, дармоедов, пора выгонять в поля для помощи бедным слонам!

Солондан фыркнул. Из его мыслей Фирэ успел ухватить, что в пробирке растворена капелька крови помощника Ко-Этла.

— И дайте мне другую спицу, эту впору выбросить.

«Учись, Фирэ, это пригодится тебе в будущем», — обратилась она к тому, о ком ее визави даже не догадывался, и была услышана.

Заинтригованный, юноша покинул тело Солондана и вернулся часа через полтора.

Оказалось, что не все женщины-аринорки затворницы. Хозяева устроили прием в честь скорого отъезда кула-орийцев, и на ужине присутствовала жена Эт-Алмизара, бледноликая Фьел-Лоэра. Ее волосы были чем-то подкрашены и уложены в сложную прическу с лиловыми перьями и подвесками из самоцветов, отчего создавалось впечатление, будто все это сооружение — и волосы, и перья, и подвески — единый головной убор. Красивое лицо ее меж тем выражало неземную тоску, глаза, отливая не то зеленью, не то желтизной, смотрели все больше поверх голов окружающих северянку людей, а на губах в дополнение унылого образа блестела помада того же оттенка, что волосы и перья.

Церемония происходила на громадной застекленной веранде-эркере, с которой открывался великолепный вид на внутренний двор поместья Ко-Этла с застывшим по зиме прудом и извилистыми тропинками, все как одна приводившими в парк, где он бегал по утрам. Было полнолуние, и тяжелая усталая Селенио грустно смотрела на Землю, словно мечтая наконец вновь стать юным серпиком месяца, сбросив бремя накопившихся дней. Двор был освещен электрическими фонарями, а ветви деревьев оплетены источающими потусторонний сиреневый отблеск гирляндами.

Ормона приехала в сопровождении усталого и недовольного Солондана, которого подташнивало из-за вселения Фирэ, а он считал, что от несварения желудка. На руках она неизменно держала повзрослевшего котенка, поэтому Ко-Этл поспешил увести и запереть в будке своего черного волка — в отличие от ори северяне не признавали других мастей, обычно отбраковывали в приплоде светлых щенков и топили.

Увидев забавного зверька, Фьел-Лоэра слегка ожила, в тусклых глазах ее проступило подобие интереса.

«Бабы любят всякое пушистое и, как им кажется, милое, они любят приписывать этой бестолковой чепухе выдуманные ими качества и за это тетешкать, жалеть или тискать, — продолжала свои беззвучные лекции для ученика Ормона, небрежно поглаживая своего питомца. — А если захочешь завладеть вниманием самки — покажи ей какого-нибудь детеныша. На инстинктивном уровне ее разум отзовется на такой раздражитель, даже если внешне она не проявит интереса к объекту».

Фирэ удивился, став невольным свидетелем того, как молниеносно подружились впервые увидевшие друг друга и настолько разные женщины. При каждом удобном случае Ормона взахлеб рассказывала жене Эт-Алмизара о том, что ест Тиги-Тиги и как умеет играть. О том, что тварь только сегодня утром разорвала и сожрала на их с Солонданом глазах ни в чем не повинную птаху, она деликатно умолчала. Фьел-Лоэра сдержанно восхищалась, пока Тиги-Тиги не был выпущен на пол и не принялся кувыркаться по своему обыкновению со скомканной бумажкой. Тут аринорка не вытерпела, рассмеялась, как девочка, и начала щелкать пальцами столь бурно, что Солондан побоялся за здоровье ее суставов.

«Мы часто тянемся к своей противоположности, — Ормона взглянула на тримагестра и вслух попросила его передать солонку. — Чем меньше мы обладаем каким-то качеством, тем больше нас притягивает тот, у кого этого под завязку. Например, у нашей бедной аринорочки дефицит личной свободы, и пусть даже она сама позволила охомутать себя, эта Помнящая, все равно непосредственность котенка ее пленяет. Думаю, если этот уклад со временем получит развитие, женщины полюбят мяукающих тварей до безумия, поскольку те будут их недосягаемой мечтой, гимном тому, что они утратили по собственной глупости».

«Вы говорите, она Помнящая…»