Изгнанник вечности

— Вы с Ормоной — одна душа! — в пылу раздражения выкрикнула Танрэй, сама еще не замечая, что уже поддалась незаметной терапии и вышла из нелепого ступора.

— Конечно, иначе как бы мы прожили под одной крышей почти двадцать лет? С прискорбием отмечу, что и вы с Алом — тоже одна душа, и от него ты нахваталась не самых лучших качеств.

— Да прекрати, и без тебя тошно!

— Может, и ты одаришь меня танцем? Но только тут, на ассендо, Возрожденная!

Он впервые назвал ее так, на старом ори.

— Конечно, тебе ведь все равно… — проворчала Танрэй, решительно не понимающая, как можно сохранять маску спокойствия в таких обстоятельствах.

— Мне не все равно, — отозвался Тессетен. — Но… Да ничего, пустое. Ты многого не знаешь — да тебе, наверное, и не стоит знать…

— Почему это?

— Да как сказать… Хотя…

Танрэй посмотрела на него с любопытством:

— О чем ты?

И тогда он решился:

— Давай я просто напою тебе один мотив, а ты сама решишь, как тебе быть, когда узнаешь все. В конце концов, ты уже не маленькая девочка, которую надо водить за ручку, и способна принимать решения.

Он тихо запел ей на ухо, и она не заметила, как оба они, обнявшись, тихо закружили в медленном ритме его мелодии.

Это была песня об Оритане, очень старая и нежная. Она повествовала о прекрасных золотых куполах Рэйодэна, об уходящих верхушками в облака звездных храмах, о горах Эйсетти, где персиковый румянец зари проступал с восходом Саэто на округлых зданиях домов, о пылающей красным камнем Коорэалатане. А еще Сетен пел о попутчике и попутчице и их ученике, которые растеряли друг друга на неведомых тропах жизни.

Танрэй слушала и тихо плакала.

— Видишь? — прошептал он, прижимая голову сникшей от горя попутчицы к своему плечу. — Есть кое-что посерьезнее любовных интрижек и провокаций…

— Ты…

Она все поняла. Она прочла в его душе глубинный смысл этой песни. Оба они выбрали в спутники и тех, и не тех. И все они не смогли бы жить друг без друга, различные грани когда-то единого Храма…

— Ты — Ал… — Танрэй увидела его настоящее лицо; он сам не представлял, каким оно было, но во взгляде ее больше не проступало отчуждающего страха. — И ты все знал… как давно?

— Давно… — Сетен отвернулся, а она вздохнула.

Ему передалось вспыхнувшее нестерпимое желание попутчицы, и он едва сдержался, чтобы не ответить на ее призыв поцелуем, который она так жаждала получить от него теперь, слепая прежде. Но Тессетен понимал, отчего это происходит с нею, и не хотел множить хаос. Он сам слишком явственно пережил эти ощущения — когда в действительности любишь одного человека, а силами каких-то древних законов тебя влечет к другому. Танрэй сейчас испытывала то же самое, что он поборол еще тогда, на корабле. Это иллюзия, иллюзии порождают неразбериху и похоть. Если разум не думает о последствиях, то кому, как не сердцу, выполнять его обязанности?

Сетен оборвал наваждение, перехватил руку Танрэй, провел ее ладонью по своему лицу, словно возвращая на прежнее место страшную маску, а затем грубовато оттолкнул женщину от себя:

— Мне не все равно, — с вызовом, отбрасывая волосы со лба, почти крикнул он после тихого шепота, и Танрэй вздрогнула от неожиданности, — но не так, как думала ты, как думаете все вы, когда видите перед собой это убожество. Это был незабываемый танец, сестренка! А теперь настало время повеселиться и мне!

— Куда ты?

Одним движением Сетен освободил плечо от вцепившейся в него Танрэй, взглянул свысока:

— Ты, сдается мне, хотела побыть в одиночестве?

* * *

Тоненькая трещинка побежала по перекрытиям. Слабеть начало уже третье крепление лестницы, и тяжесть купола постепенно перемещалась на самый непрочный участок потолка.

* * *

Глинистая вода рва сомкнулась над упавшим телом волка. Вскоре волнение прошло, и тут вновь послышался всплеск. Человеческая рука ухватилась за валун. Из воды метнулась призрачная серебристая тень зверя и растаяла, направляясь к комплексу Теснауто.

Со всхлипом втянув в легкие воздух, на поверхность, покрытую плывущими кровавыми кляксами, вынырнул Немой. Он отбросил от лица длинные мокрые волосы, зажал ладонью плечо, взбежал по осыпи на берег, к которому спешили гвардейцы.

Саткрон взглянул сквозь него. Немой вздохнул и, грустно качнув головой: «Вот глупый озлобленный мальчишка…», — помчал своей дорогой.

* * *

С последним аккордом Ормона посмотрела вверх, и сердце обожгло всё тем же лезвием, рассекающим плоть. Стоящие на ассендо Тессетен и Танрэй были недвусмысленно близки друг к другу, всего в миге от поцелуя.

Разгоряченный, Ал смотрел на нее светящимися глазами. И тогда Ормона сделала шаг ему навстречу. Она слышала удивленный вздох толпы, впервые в жизни целуя без любви, без страсти. В ней не ожила ни одна струна, точно лобзала она холодное изваяние, а не того, к кому влекло зрение и странная прихоть. Но в сердце колотилась лишь жажда мщения — им всем, будь они отныне прокляты, предатели!

— Всё, всё, Ормона! Всё! — опомнившись, шепнул Ал, отстраняя ее и переводя дух. — Что ты делаешь?!

Она тряхнула растрепанными волосами и отошла, уже зная, что ее выходка наконец-то нашла адресата.