Изгнанник вечности

Соединение, поддерживающее ферму над одной из секций пока еще пустого главного павильона — его строили в самую последнюю очередь и очень спешили, чтобы уложиться в срок, до праздника — слегка дрогнуло и ослабло. Затем качнулась соседняя ферма, но ее прочности еще хватало. Созидатели нарочно в полтора раза надежнее укрепили лестницу, ведущую на ассендо, понимая, что этот сложно спроектированный участок необходимо подстраховать. Несколько песчинок облицовки посыпалось на пол, но в залах еще не было никого, кто мог бы это заметить, а сквозь прозрачный купол, уложенная на ассендо, словно дыня на блюдо, загадочно сияла полная Селенио.

* * *

С первым же раскатом дождь хлынул сплошной стеной, а в разрыве туч продолжала скалиться на землю бледная луна, словно предвещая недоброе.

Многие уже успели перейти в павильон, но кого-то ливень застал по пути. Смеясь и отряхиваясь, промокшие ори вбегали в залы, наполненные музыкой, и шум ненастья заглушался радостными мелодиями праздника.

Впервые за много лет Ал не мог отвести взгляда от собственной жены. Она словно бы так и осталась великолепной Танэ-Ра, легендой, мечтой всех ори. Теперь вместо заурядного смазливенького личика супруги он видел прекрасный лик царицы, ее сапфировый взор, верные черты, густые волны черных волос.

Танрэй млела от непривычного обожания окружающих людей. Все хотели ее общества, многие подходили выразить свое почтение и поздравить с грандиозной премьерой. Наконец Тессетен внял молчаливым мольбам друга и со свойственными только ему тычками да прибаутками, когда непонятно, шутит он или всерьез, разогнал навязчивых ухажеров «сестренки». Танрэй обрадовалась и стала расспрашивать о его впечатлениях.

— Ну защебетала, защебетала. Все очень неплохо, поздравляю, — ответил он, а потом устроил ей критический разбор каждой сцены пьесы.

Джунгли снаружи трепало ураганом, а в павильонах Теснауто царило веселье и звенела музыка. Внутренний двор комплекса озаряли перепалки злых молний, но оттого здания казались только величественнее и прекраснее.

Ормона показалась в дверях павильона, сбрасывая с головы насквозь промокший лиловый палантин.

— Подождите-ка! — сказал он Танрэй и Алу и привел жену; та отчего-то была раздражена, и он успокаивающе гладил ее по руке. — А вот к слову еще случай. Было это зимой, мы с Ормоной тогда учились в «Орисфереро»… Уж не скажу, какой именно год… Давно. Утром мы сдали экзамен, а как начало темнеть — вы все еще помните, во сколько начинает светать и темнеть зимой на Оритане? — отправились на чью-то вечеринку и натанцевались там до позднего вечера…

Ал смотрел на Ормону и не мог понять, почему она дрожит в негодовании, так что даже объятия Сетена — только тот умел найти к ней подход — ее не успокаивали, и она все стремилась вырваться и сбежать. Тессетен же делал вид, будто не замечает ее настроения, и продолжал свою историю:

— Приехали домой, Ормона сгоряча и скажи, что будет всю ночь готовиться к следующему экзамену, а я, дохляк, могу идти и отсыпаться.

Тем временем Теснауто вспыхнул разноцветными огнями, загрохотал музыкой, не приглашая — затягивая в танец! Ноги сами собой так и шли в пляс!

— Я и попросил ее разбудить меня в десять, чтобы идти на предзачет, она сказала, что запросто, и я спокойно заснул. Кажется, и проспал-то немного, как будит меня сонная Ормона — пора, мол, но иди один, я еще посплю. Не понимая, почему так слипаются глаза, я почти вслепую одеваюсь, набивая шишки о мебель. Не знаю, с какой стати, но замечено: если хочешь спать, то эта сволочная мебель всегда оказывается в том самом месте, где пролегает твой путь!

Танрэй уже догадалась, что будет дальше, и тихо хихикала, пряча лицо на плече Ала.

— Все бы ничего, но вскоре я проснулся от ледяного воздуха, продрал глаза и стал замечать, что иду к своему корпусу, а на улице как-то подозрительно мало машин и людей…

Он слегка встряхнул за плечи жену, которая, утомившись с ним бороться, терпеливо дожидалась окончания побасенки.

— Эх… «Орисфереро» оказался закрыт и грустно белел на фоне звездного неба. Я стоял перед входом, дурак дураком, с отмороженным носом и остекленевшими глазами, и только спустя минут двадцать нашел единственного прохожего, у которого спросил, что такое творится. Представляю, что подумал обо мне тот несчастный, когда я, услышав ответ, ухохатываясь, согнулся перед ним пополам и был недалек от того, чтобы покататься в сугробе. В общем, после прошлой бессонной ночи, экзамена и вечеринки жена все-таки не выдержала и уснула вскоре после меня, дохляка. А через пару часов подскочила и решила, что десять вечера — это десять утра. Ну ведь в точности так же темно, кто тут разберет! И давай меня тормошить…

— Браво, — ядовито завершила Ормона, выбираясь из его объятий, — это уже двадцатый вариант исполнения тобой этой трагедии в двух частях.

— Ну не двадцатый, а второй… после тебя…

— Расскажи об этом Алу. Он поверит!.. Пф! «Второй»!..

* * *