Изгнанники, или Топ и Харри

– Когда мы возвращались, – начал наконец старший из них, – мы увидели коня-призрака, близко, как никогда. Он напугал табун мустангов и отправился на водопой к ручью. А потом словно взбесился и снова исчез.

Вождь посмотрел на Харку, как бы желая услышать его мнение.

– Я еще никогда не видел такого коня, – сказал тот. – Это самый сильный, самый дикий из всех мустангов, которые мне когда-либо попадались. И он борется с каким-то невидимым врагом. Нам этого не понять.

– Этот жеребец борется с невидимым духом, – прошептал вождь. – А еще он борется с живыми мустангами. Они боятся его. Он насмерть закусал уже не одного вожака. Мы потом находили их. Это все происки злых духов!

После странного явления, свидетелями которого стали молодые охотники, и по причине их усталости они не испытывали желания продолжать этот разговор сейчас, посреди ночи.

Спутники Харки простились со всеми и ушли, оставив орла в вигваме вождя до решения совета старейшин.

В эту ночь Харка вновь видел сон. Ему снился конь, к которому он испытывал тайную и непреодолимую привязанность, как к врагу, которого хочется сделать своим другом. Одинокая жизнь этого дикого жеребца, его горький жребий изгнанничества, отверженности, страх, внушаемый им другим мустангам, показались ему символом его собственной судьбы. Что апсароке знали о нем, Харке Твердом Камне, Убившем Волка, Охотнике на Медведей, сыне Маттотаупы, называемом белыми людьми Харри? Он не назвал им даже своего настоящего имени. Он представился как Поражающий Стрелами Бизонов, и они даже не подозревали, кто он на самом деле. Его уже знали многие обитатели этих диких мест между прериями и Скалистыми горами, и во избежание неприятностей он решил не называться ни Харри, ни Твердым Камнем, Убившим Волка.

Апсароке были бы рады оставить юного храброго и умелого охотника в своем племени, посвятить его в воины и дать ему в жены одну из своих девушек. Старый вождь уже намекал ему на это. Но Харку не прельщала жизнь в этом маленьком стойбище, в этой маленькой горной долине. Он хотел как можно скорее продолжить свой путь на север, в суровую прерию, где его ждала встреча с другом и побратимом Могучим Оленем. Вместе с ним он хотел выдержать испытания на звание воина. Сейчас он стремился только к этой цели.

Через три дня после возвращения с орлиной охоты юный дакота простился со своими гостеприимными друзьями. Перья орла он взял с собой, потому что их подарил ему молодой воин, так поспешно застреливший пернатого хищника, и он не решился отклонить этот дар. Сравнив их с двумя другими орлиными перьями, которые Чалый вырвал из хвоста орла в высокогорной долине и которые Харка с тех пор постоянно возил с собой, он еще раз убедился, что не ошибся: это был тот самый орел, что когда-то напал на него. Шкура гризли осталась в вигваме вождя. Харке вполне достаточно было ожерелья из когтей и зубов. К тому же оно не обременяло его в дороге.

Старейшины с почестями проводили юного гостя. Его щедро снабдили провиантом, конь его хорошо отдохнул и был полон сил и бодрости. Впереди было лето. Харка ехал быстро, чтобы наверстать потерянное время, но не торопился. Несколько дней, проведенных у апсароке, хоть и не могли вытеснить из его памяти мрачные мысли и чувства, с которыми он покинул лагерь у железной дороги, но все же отодвинули их куда-то на задворки сознания. Его душа исцелилась. Он снова стал свободным индейцем.

Он скакал вдоль леса у подножия гор, поглядывая по сторонам в надежде увидеть буланого жеребца-призрака, но надежда его не оправдалась.

Испытание

Северо-западней верховьев Миссури по прерии двигалась в сторону горного леса небольшая группа сиксиков. Тела их – и мужчин, и женщин – были закаленными, а выражение лиц спокойным, сосредоточенным и непроницаемым. В этом они все были похожи друг на друга, однако во взгляде, в мимике и осанке каждого из них читалась способность к самостоятельным решениям и поступкам. Каждый из них мог постоять за свою честь, а если понадобится, и за честь всего рода. Чужаку было не понять, что таится за этим непробиваемым щитом из выносливости, самообладания и осмотрительности.

Одиннадцатой в длинной череде всадников ехала Ситопанаки. Ей скоро должно было исполниться четырнадцать лет, и она считалась уже взрослой девушкой. Перед ней ехала Сойка Пересмешница, и Ситопанаки целый день видела перед собой черные волосы подруги, вышивку на плечах ее платья и заплечный мешок с младенцем, который уже понял, что кричать бесполезно и что ему не остается ничего другого, как тихо сидеть в этом выстланном мхом мешке.

В дороге все хранили молчание. Ситопанаки почти не прикасалась к поводьям: ее лошадь сама шла в общем строю. Девушка смотрела на младенца в мешке, на тщательно расчесанные на пробор волосы Пересмешницы, на копья в руках мужчин, смотрела на бескрайнюю прерию, на небо.

К вечеру они достигли цели своего путешествия. Здесь, на расстоянии дневного перехода от мест, где еще несколько лет назад они обычно проводили лето, в ближайшие недели будут стоять их вигвамы.