Изгои

Иффа сидела на крыльце, – если две чуть прогнившие железные ступеньки можно было назвать крыльцом. Задумавшись, она рисовала носком на земле какие-то круги, надписи, мгновенно стираемые ветром.

–Иффа, тебя зовет папа.

Она обернулась на голос, и взгляд ее все еще был затуманен размышлениями, но в ту же секунду до нее дошел смысл моих слов. Иффа смотрела на меня некоторое время, пока не разглядела что-то в моем обеспокоенном лице, и вскочила со ступенек.

– Это так на тебя похоже, Джанан! Я так и знала! – вдруг закричала она, схватившись за голову и разрыдавшись.

Я хотела ее успокоить, но она отпрянула и в гневе прокричала:

– Я так ненавижу тебя!

Иффа продолжала стоять, схватившись за голову, и тяжело дышала, пытаясь успокоиться.

– Зачем ты это сделала, Джанан? Зачем? – обессилено шептала она. Иффа дрожала, обхватив себя рукам, и оборачивалась по сторонам, будто в поисках поддержки.

– Все будет хорошо, я обещаю, – виновато сказала я.

Она в ответ истерически рассмеялась и замотала головой.

Не знаю, сколько бы мы еще простояли там, если бы Иффу не позвал папа. От его голоса она дернулась и задрожала еще сильнее.

Я осталась стоять на улице. Мне были слышны их взволнованные голоса, злобные выкрики папы: "Кто он?! Я хочу знать его имя! Это все твое распущенное поведение!". Когда голоса замолкли, я решила зайти. Папа и Иффа стояли друг напротив друга – бесконечно родные и бесконечно чужие люди. Оба тяжело дышали и выглядели измотанными и несчастными.

Иффа мотнула головой, отвечая на какую-то реплику отца, и злобно вытирая лицо от слез.

– Я любила его, – сказала она.

Отец выпрямился, сжал руки в кулак, один поднес ко рту, словно сдерживая поток ругательств, затем опустил, чтобы снова поднести ко рту. Со слезами на глазах он замахнулся на Иффу, но не ударил ее, а опять поднес кулак к губам. Его движения были резкими, какими-то рублеными и незаконченными. Папа потянулся к Иффе, но опустил руки, и снова потянулся, привлекая ее к себе. Наконец, они обнялись, и папа зарылся в ее волосы, сжимая в крепких, отцовских объятиях.

– Ох, Иффа, что же ты делаешь с нами? Что же ты делаешь, рух Альби? – его голос был неразборчивый, и все-таки я расслышала.

– Прости, папа, – сквозь слезы зашептала Иффа. – Прости меня, пожалуйста.

Я стояла чуть поодаль, словно зритель, не заплативший за билет, и, в страхе, что его выгонят, затаивший дыхание. Мне хотелось подойти и обнять их двоих, но я была лишней.

Еще с самого утра чувствовалось, как нагревается солнце в гневе за человеческие грехи. Из-за раскаленного воздуха было тяжело дышать; глаза слезились от ветра и жары, губы потрескались, кожа стала сухой и грубой. Я уже в четвертый раз бегала к крану, чтобы умыться от песка и хоть немного охладиться.

– Я продал несколько печеных каштанов! – Тильман склонился над столом, поправляя клеенку. Голову он накрыл гутрой – белым платком, что носят наши мужчины, – чтобы хоть как-то скрыться от солнца и пыли. С нашей первой встречи Тильман загорел и похудел, зубы его, в сравнении с кожей, казались еще белоснежнее.

– Сегодня у вас удачный день, – я улыбнулась, склонив голову. Тильман отошел, уступая мне место, и довольно рассмеялся.

– Мой отец говорил мне, что удачи не существует. Есть только люди, которые вместо того, чтобы взять ответственность на себя, сваливают вину на судьбу.

Тильман в задумчивости постучал по столу костяшками пальцев.

– Сам он, конечно, ответственность на себя никогда не брал. Зато к другим был более чем строг.

Невидящим взглядом смотрел он куда-то в пол, продолжая стучать по столу. Не зная, что ответить, я сказала:

– А папа всегда был к нам мягок.

Тильман рассмеялся, и я вдруг почувствовала себя маленькой девочкой, чью попытку перевести тему взрослые сразу раскрыли.

– Он долгое время пробыл в Америке и Германии, – продолжила я. – Стал на многие вещи смотреть по-другому. Когда мы были маленькие, он рассказывал о жизни там. Помню, с каким благоговением в такие моменты Иффа глядела на папу. Она влюбилась в страны, о которых он говорил.

– А ты?

– А я… я догадывалась о том, что страны, о которых он говорил, отличались от стран, которые были в действительности.

Я заметила отца, когда он уже был в нескольких шагах от нас, и от удивления дернулась и издала тихий испуганный писк. Папа на меня даже не смотрел: все его внимание было приковано к Тильману. Он протянул ему руку, продолжая пытать взглядом:

– Ассалам алейкум. Я же говорил по всем вопросам обращаться ко мне и не трогать моих дочерей.

Тильман поздоровался в ответ и в нерешительности обернулся ко мне. Я начала возиться с коробками, словно бы не имела к разговору никакого отношения. Не дожидаясь помощи с моей стороны, он ответил:

– Спасибо еще раз за интервью. Но я здесь не за этим.

– А зачем же? – папа выпрямился и сложил руки перед собой, всем своим видом показывая недовольство. Несмотря на грозный вид, я заметила беспокойство и даже страх в его глазах. Мне вдруг захотелось обнять папу, но я продолжала делать вид, что занята распаковкой очередной порции товара.