Изгои

Солнце созревало с каждой секундой, становилось больше, наливаясь сочно-оранжевым оттенком, подобно фрукту, готовому вот-вот упасть с дерева. Небо обесцветилось, стало бледно-серым, и только на горизонте оно искрилось яркой палитрой цветов, будто Аллах решил сыграть в художника и разлил краски на наш небесный холст.

Песок шипел, терзаемый ветром, и пахло приближающейся прохладой.

Иффа села на рюкзак и уронила голову на колени, обхватив их руками. Ее плечи затряслись. Я испугалась, что она плачет, и позвала ее по имени, но Иффа не отозвалась. Плечи ее замерли в напряжении, и вся она будто бы окостенела.

Я села рядом с ней.

– Что с тобой?

Сестра в ответ замотала головой, все так же уткнувшись в колени.

– Иффа?

– Ничего, – раздраженно пробормотала она. – Просто много мыслей, не могу от них избавиться.

– Каких мыслей?

Иффа не успела ответить, как мы услышали голос папы:

– Дети, – отец махнул нам рукой, – пора.

Джабир попрощался с каждым из нас, пытаясь рассмешить глупыми шутками, пожелал удачи и еще о чем-то пару минут воодушевленно разговаривал с отцом. Когда машина с водителем и Джабиром скрылась за поворотом, незнакомец в одежде бедуинов заговорил:

– Я понимаю, что вы устали, но у нас нет времени на отдых: лучше добираться до Акабу ночью.

Отец взял Джундуба на руки, и мы послушно последовали за нашим проводником.

Муса почти не разговаривал. Безмолвной высокой тенью он шел впереди, время от времени оборачиваясь удостовериться, что мы не отстали. Заметно похолодало, и пришлось надеть свитер. Ветер свистел в ушах, забирался под одежду, леденил кожу. Я позавидовала одежде Мусы, в которой не был страшен холодный воздух, остужающий тело.

Сначала мы прошли через горные хребты. Ночью они казались черными и пугали своими размерами и замысловатыми формами. Глядя на них, чудилось, что смотришь в прошлое. Песок уже остыл и стал холодным, ноги проваливались в него, и очень скоро лодыжки устали и начали ныть. Высокие каменные горы, сначала такие разные, вскоре стали неразличимы и будто бы никогда не кончались. Только крупные валуны у подножья заметно отличались и, как и облака, порой принимали интересные очертания. Желтые днем, – ночью пески будто бы налились краской и стали кирпичного цвета. Ярким светом месяц освещал небо, осыпанное миллиардами звезд. Млечный путь раскинулся во всей красе, и можно было отчетливо разглядеть каждое созвездие.

Джундуб расплакался от голода и усталости, и было решено передохнуть. Мы достали запасы еды, и некоторое время ели в тишине, глядя, как падают звезды и пролетают спутники. Вдали от цивилизации звезды искрили со всей своей мощью.

– Красота, да? – тихо, почти с благоговением произнес папа, изучая небосвод.

– Звездочка упала! – воскликнул Джундуб, тыкая пальцем в небо.

– Это новая душа спустилась на Землю, чтобы вселиться в рожденного ребенка, Кузнечик, – ответил папа. – Или душа умершего полетела в мир иной, в объятия Аллаха.

– А может быть это мама? – спросил Джундуб, и личико его преобразилось от возникшей догадки.

– Может быть, – улыбнулся папа, и губы его дрогнули.

Пустыня, будто заколдованная, была бесконечна. Однообразный вид голых песков иногда разбавлялся кое-где выросшими папоротниками и травами, ярко-зелеными даже ночью.

Ветер стих, но было все равно холодно.

Муса продолжал идти впереди, напряженный и внимательный, напоминающий хищника перед атакой или жертву, предчувствующую нападение. Отец еле перебирал ногами, явно уставший нести Джундуба.

– Давай я его понесу?

– Что? – папа посмотрел на меня истомленными глазами. – Ах, нет-нет. Я сам.

Казалось, никого и ничего нет во всей вселенной, кроме нас и этих огромных долин и скал. Мы шли в тишине, которая прерывалась редкими репликами Мусы о том, что где-то рядом блокпост и нужно быть осторожными, и стонами Иффы, измученной от такого дальнего пути. Чем дальше мы шли, тем чаще она останавливалась передохнуть.

Когда Иффа в очередной раз присела на валун, задерживая нас, Муса произнес своим низким баритоном, который порой принимал жесткие нотки:

– Мы уже рядом. Там, – он указал на горизонт, – Палестина, а вот там, чуть левее, – Израиль. Надо держаться правее и будем в Акабе.

– Я не могу больше! – Иффа закрыла лицо руками, пытаясь сдержать рыдания. Глядя на ее бессилие, мне тоже захотелось расплакаться. Ноги ныли до самых костей, болела спина, особенно поясница, хотелось пить, но вода уже кончалась, и ее нужно было экономить.

– Слезами не поможешь, дочка, – едва слышно от изнеможения, произнес папа. – Идем.

Когда силы были на исходе, а каждый шаг становился все труднее, началась песчаная буря. Из-за поднявшегося песка невозможно было разглядеть направление, и белоснежные звезды над головой растаяли в океане песчинок. Задыхаясь и пряча лица от остервеневшего ветра, мы побежали к ближайшей скале. Протиснувшись в расселину, мы попали в грот, глубокий и темный, но дальше идти не стали. В скале было теплее, чем снаружи, и тише. Только заунывный вой ветра и минорные песни песков – колоколов погребенных городов – прерывали тишину и покой.