Изгои

Еще немного, и мы будем на той стороне границы, на заветной территории, которая вскоре, так же как и Греция, станет для нас не больше, чем перевалочным пунктом.

Мы предъявили документы, где билетом в Македонию стала наша национальность. Неважны заслуги, человеческие качества, стремления, мечты, планы, добродетель, – лишь только строчка в паспорте.

Как это забавно: ценность твоей жизни зависит от того, где тебя родили. И если умер европейский мальчик – это трагедия, а если арабский – ну что же, такова жизнь?

Первое время мы шли вдоль рельсов, затем – через поля с желтой иссушенной травой. Здесь температура казалась ниже, чем в Греции, хоть мы и недалеко ушли. Нос болел от того, какой непривычно холодный был воздух. Я шла и смотрела себе под ноги, считая шаги. Несколько раз, сбиваясь со счета, начинала заново. Позже я стала молиться. Последнее время я была такой уставшей и измученной, что сразу же засыпала, не прочитав намаз. Мне не хотелось, чтобы Аллах гневался на меня. Словно услышав молитву, из-за туч выглянуло солнце, блеснув выцветшими лучами.

Македония отличалась от всего того, что я когда-либо видела. Небольшие домики с крышами насыщенного коричневого цвета, деревья, высокие, с толстыми стволами и бесконечным количеством маленьких ярко-зеленых и желтых листиков, шелестящих и поющих, едва ветер коснется их. Люди, так разнообразно одетые, казались безмятежными: ничего не тревожило их умы, да и как могло среди такого спокойствия?

Мы должны были добраться до Сербии за три дня, иначе пребывание в стране стало бы незаконным. На вокзале в городе Гевгелия, около границы с Грецией, толпами собрались другие беженцы в ожидании поезда. Многие сидели на перроне, свесив ноги на железнодорожные пути. Вокруг были кучи мусора, разбросанного и по рельсам тоже.

– Извините, а как часто приезжает поезд? – папа окликнул молодого парня с маленькими детскими глазами и с взъерошенными черными кудрями, и если бы не щетина, я бы решила, что ему нет и шестнадцати лет. Улыбка его, широкая и кривая, вызвала во мне воспоминания о Тильмане, отозвавшиеся в груди неровными толчками сердца.

– О, – приветливо отозвался парень, – я не знаю. По-разному бывает. Но борьба здесь ожесточенная! Поезд едет до Белграда, но если у вас нет документов или вы не из "нужных" стран, то лучше выпрыгнуть раньше.

Он встал на одну ногу и перекинул вес вперед, будто хочет прыгнуть на рельсы, и рассмеялся.

– Держитесь меня, и запрыгните в первый же поезд! – парень начал переминаться с ноги на ногу, будто пританцовывал. – А то тут некоторые неповоротливые и по несколько суток ждут поезда, где им будет место. А места нам, как вы знаете, нет. Вы откуда будете?

– Из Сирии, – ответил папа.

– А я из Пакистана. Знаете, нам там тоже несладко, а привилегии вам. Несправедливо! – на мгновение лицо парня посуровело и даже повзрослело, и я задумалась, сколько ему лет, но он сразу же улыбнулся, как бы сглаживая свои слова. – А как вам путешествие по морю на этих разваливающихся лодках?

Лицо папы дрогнуло и потемнело, но парень не заметил этого.

– Наша лодка начала тонуть у острова Кос, – он рассмеялся, словно бы это действительно было забавно. – Я выпрыгнул за борт и сам доплыл, захлебываясь от переполняющих меня эмоций. Я был так счастлив! Здесь столько всего необычного, нового! Верно же? Вот доберусь до Германии, выучусь, женюсь. Будет жизнь!

Парень улыбнулся, улыбнулся как-то по-детски, и глаза его засверкали наивными ожиданиями и надеждами. Кто знает, может так и будет?

Вдали послышался лязг металла и тяжелое гудение прибывающего поезда. Все засуетились. Сотни людей, уставшие, потерянные, грязные и окаменевшие от европейской прохлады и сна на бетоне, встали, напряженно вглядываясь назад, откуда раздавался ритмичный, устрашающий стук колес поезда. Это был еще один шанс, за который нужно было ухватиться и бороться, иначе тебя бы столкнули, затоптали, переступили бы через твою голову и твои мечты, даже не заметив. И ты бы остался один, в чужой стране, – обуза для всего остального народа, где тебе не улыбнутся при встрече, не выкажут уважения, как равному, – ведь ты не равен, нахлебник, трус, решивший жить, а не умирать.

А война в родных странах все еще бушует, подобно демону, охватившему бренное тело. Депортация кажется такой же пугающей как гнев Аллаха, ведь так хочется жить! Но дома ожидает смерть, готовая заключить в свои холодные цепкие объятия. И это отчаянное желание сбежать, скрыться, спастись, точно война все еще рядом и дышит в затылок, читалось на каждом измученном лице, как и желание стать чем-то большим, вера в возможность и удачу, что счастье поджидает их на новых землях.

Замедляясь, приближался поезд. Из квадратных, полуспущенных окон выглядывали пассажиры, с опаской и некоторым недовольством разглядывая группы беженцев, подошедших к краю платформы. Колеса замерли, железная громадина качнулась, словно не собиралась останавливаться, но после застыла, как если бы всегда здесь стояла.