Изгои

В столовой было шумно, гул голосов перемешивался с клацаньем вилок о металлическую посуду. Почти все столы оказались заняты, но нам удалось пристроиться: я с Иффой и Джундубом сели за стол с женщинами и детьми, а Бади и папа присоединились к мужчинам, чуть поодаль от нас. Ужин состоял из дешевой каши, пары печений и сока. Я была так голодна, что не почувствовала вкуса еды. Свой десерт я отдала Джундубу. Он выпил лекарства от кашля, которые дал врач из "Красного креста", и теперь сидел спокойный, обняв меня за руку, и ел печенья.

– Вкусно, Кузнечик? – спросила я.

Он поднял голову, жуя, и посмотрел на меня своими огромными глазами, как у олененка.

– Очень, – ответил Джундуб. Я рассмеялась и поцеловала его в лоб, а он в ответ лишь сморщился, улыбнувшись.

Своей очереди в душ пришлось ждать несколько часов. К тому времени вода была едва теплой, и я стояла чуть дольше положенного, согреваясь. В те минуты, когда я смывала с себя грязь, пот, запах реки и бродяжной жизни, когда вода омывала мое тело, расслабляя мышцы, прочищая голову, – в те минуты я была счастлива.

Ночью, когда мы уже легли спать, Иффа расплакалась. Я пыталась ее успокоить, но она не позволила, и только сказала:

– Все нормально. Просто мне так хорошо сейчас! Так тепло!

В эту ночь мы действительно были счастливы, ведь мы лежали в настоящей постели, сытые и даже чистые! Что может быть прекраснее?

ГЛАВА VIII

Сербия

Хорошо отдохнув и поев, путь через границу Македонии и Сербии дался легко. Привыкшие к долгим странствиям, эти километры от поселка Табановце показались нам прогулкой. Иногда сердце замирало в страхе, что нас увидят пограничники, но все прошло гладко. Незаметно прошли часы, и мы оказались на территории Сербии.

– Придется нам здесь немного задержаться, – с некоторым напряжением сказал папа. – У нас совсем нет денег, мне нужно подзаработать.

– С работой проблем возникнуть не должно, – сказал Бади. – Ты – дешевая рабочая лошадка, Аббас. Таких в Европе любят.

Папа кинул на Бади гневный взгляд, но беженец только рассмеялся в ответ.

– Я выучился на инженера-механика в Пакистане, – чуть позже сказал Бади, – а еще прошел курсы повара. Я вообще много чего умею, да только есть кому-то там до этого дело? С моей-то внешностью, а?

Бади покрутил пальцем, привлекая внимание к своему лицу, и покачал головой. Он снова показался мне совсем юным.

– Но в Германии все будет иначе! – воскликнул беженец, чуть ускорив шаг, словно бы желая поскорее туда добраться.

– Откуда ты знаешь? – папа взглянул на Бади, как смотрят взрослые на детей перед тем, как разочаровать их суровой реальностью.

– Не знаю. Я надеюсь.

Вспомнились слова Джабира, старого приятеля папы. "Надежды в этом мире не ищи", – сказал он тогда Иффе. Только теперь я поняла, что он имел в виду. Иногда они бывают губительны. Слепые надежды, слепая вера, – как далеко они нас заводят! Как больно потом, когда они рушатся!

Добравшись до ближайшего городка, мы сели в автобус, старый, дурно пахнущий, время от времени дергающийся и издающий звуки, похожие на рыки умирающего зверя. И все же, стоило только сесть у окна и укрыть ноги одеялом, мне стало так уютно и тепло, что поездка до Белграда осталась в моих воспоминаниях, как еще одно мгновение безграничного счастья —редкого спутника для каждого беженца.

Сначала мы шли, не зная, куда. Прохаживались, словно туристы, мимо парков с его аллеями и рядами скамеечек, мимо массивных памятников, где какие-то грозные мужчины с застывшими каменными лицами восседали на лошадях, мимо многоэтажных домов, возле которых страшно идти: кажется, будто эта громадина вот-вот на тебя рухнет.

Снег прекратился, но затем начался снова с удвоенной силой. Стертая подошва не защищала от холода асфальта, ноги промокли, и я постоянно дрожала.

В какой-то момент папа остановился и подошел к мужчине, который продавал овощи и фрукты. Пока он говорил с продавцом насчет работы грузчиком, я огляделась. Взглянула на эти домики, чистые улочки, блестящие витрины и на свое отражение в одной из них. Беспристрастно оценила свой вид, который казался особенным убогим на фоне европейского города. Длинная черная юбка, изношенная, порванная и грязная, несколько свитеров, короткий плед, поверх них. Затем я посмотрела на свое лицо, отчего стало тошно и жалко себя, но жалость быстро сменилась злостью.

Это было не впервые, когда я вот так вот замирала, с удивлением разглядывая себя. Иногда я ловила свой взгляд в отражении машины или витрины или, забегая в туалет какого-нибудь дешевого кафе, и не узнавала себя. Нет, не потому что изменилась внешне: все те же волосы, те же глаза и губы, поджатые в напряжении. И все же это была не я: взгляд стал глубже и осознаннее – будто бы чужие глаза смотрели на меня, пытаясь что-нибудь выведать утаенное от самой же себя; губы стали тоньше, а уголки рта чуть опустились. Или это только казалось мне?

– Бади присмотрит за вами, – сказал папа, вернувшись. Он посмотрел на Бади, а после взял меня за руку, и тихо добавил:

– Но все равно будьте осторожными, хорошо?

– Обещаем.