Изгои

– Я буду через пару часов.

Сначала мы нашли укромное местечко между домами. Там мы расстелили на пол один плед и укрылись другим. Убедившись, что мы в безопасности, папа ушел на подработку. Бади остался с нами.

Снег медленно падал с неба на белоснежные дороги, крыши машин, уличные фонари. Ветер завывал, а затем затихал, чтобы после завыть в два раза сильнее. Нескончаемым потоком машины проносились мимо, едва замечаемые мною. Уличная какофония из гула машин, голосов, звенящих колокольчиков при открытии дверей магазинов заглушала тревожные мысли, не покидающие даже по ночам.

Джундуб нашел мел рядом с мусорным баком и, присев рядом со мной, начал рисовать на асфальте. Я наблюдала, как он сосредоточенно выводит круги, что-то закрашивает, что-то стирает ногой. До конца не понимая, что он рисует, я все же почувствовала от увиденного какую-то смутную тревогу.

– Что ты рисуешь? – спросила я.

Джундуб взглянул на Бади, который тоже наблюдал за ним, и некоторое время молчал, стесняясь.

– Нашу жизнь, – наконец ответил братик. Он показал на изображенного человечка и сказал:

– Это мама, она тут мертва, а это, – его пальчик чуть переместился в сторону, – это кровь.

– Мамина кровь? – растерявшись, спросила я. Слова Джундуба вызвали во мне еще большую тревогу.

– Нет, – Джундуб задумался, уставившись на свой рисунок. – Не только мамина, но и других, кто умер так же, как и она.

Джундуб поднял голову, взглянув на меня.

– А это, – продолжал он, – наш дом.

Джундуб помолчал, разглядывая нарисованный одноэтажный домик с одним окном и непропорционально огромной крышей, потом расстроено добавил:

– Но он разрушен.

Поглядев на изображенный дом еще с минуту, Джундуб вытер его ногой.

– Скоро у вас будет новый дом, – сказал Бади.

Кузнечик покачал головой:

– Нет. Не такой.

– Он будет лучше.

– Даже если и будет лучше, – будто бы разозлившись, сказал Джундуб, – он все равно будет хуже.

Бади рассмеялся.

– Как у тебя все сложно, да? – широкая улыбка Бади померкла, и теперь он улыбался лишь кончиками губ.

– Твой дом там, где твоя семья, малыш, – добавил Бади.

Джундуб дернул головой, будто не соглашаясь, но ничего не сказал. Он прижался ко мне и очень скоро засопел.

Верхушки деревьев уже доставали до скрывающегося за горизонтом солнца, лучи которого отражались от окон зданий. Небо обесцветилось, и только, точно ободки у платья, на периферии бледными красками солнце провожало день.

– Какое сегодня число? – вдруг спросил Бади.

– Не знаю, – я с удивлением осознала, что действительно не помнила, какое число и какой день недели. Бади достал из кармана телефон, и мой взгляд замер на этом предмете, показавшемся мне тогда словно бы из другого мира.

Какая роскошь, подумала я.

– Завтра Новый год, – посмотрев на экран телефона, произнес Бади. – Первое число Мухаррама.

Отчего-то мне стало грустно. Мы проведем Мухаррам вдали от дома, лишенные всего того, чем раньше, не осознавая, владели: правами, семьей, спокойствием мирной жизни. Неужели так пройдет весь этот следующий год: без дома, без уважения, с войной, дышащей в спину, и с извечной борьбой за выживание?

Обычно мы не праздновали Новый год, как вы, европейцы, но папа наряжал маленькую искусственную елку для Джундуба, днем мы ходили с мамой в мечеть, где читалась проповедь о переселении Мухаммеда в Медину, и семейный ужин казался особенно вкусным. Но не в этот раз. В этот раз на Мухаррам в Сирии прольется чья-то кровь, несмотря на указания Аллаха не очернять праздник насилием, мама мертва, а нашим ужином, наверняка, станет лишь кусок хлеба.

– Интересно, как сербы празднуют Новый год? – улыбнулся Бади. Вскочив с места, он выглянул на улицу, разглядывая дороги и проходящих людей, потом вернулся и, выдохнув, добавил:

– Мы просто обязаны пройти мимо площади, посмотреть!

Я внимательно оглядела Бади. Они были с Тильманом в чем-то похожи: оба прятали чувства за улыбкой, и у обоих она была кривой, мальчишеской и обаятельной, – и все-таки между ними была огромная разница. Тильман был европейцем, полноценным жителем Германии, туристом, решив он посетить любую страну, а Бади, кем был Бади? Всего лишь беженцем, саранчой, новым варваром, так ведь называют таких как он… таких как мы. Так в чем же было их отличие? В том, где они родились, на каком клочке земли им пришлось расти? Это же так важно, верно? Это ведь все определяет.

– Думаю, нам не очень будут рады, – сказала я.

– Мы затеряемся в толпе, Джанан. Да и кому какое дело? На праздники все добреют, или нет?

Он снова встал, прыгая на месте, чтобы согреться.

Отца все не было, Иффа и Джундуб давно спали, а мы с Бади продолжали о чем-то говорить. Небо было черным, беззвездным. Я всматривалась в него, и оно выглядело даже пугающим. Казалось, стоит уснуть, и мы провалимся в нее, точно в бездну.