Изгои

Мне хотелось ей сказать: да, я против! Убирайтесь! Но не мог. Хотелось с ней поговорить. Дефицит общения сказывался. Раньше я его восполнял разговорами с Мэттом. А сейчас мне не с кем общаться. Поговорю с ней немного, и как пойму, что готов идти – уйду.

– Так, о чем вы хотели бы пообщаться? – решил узнать тему разговора.

– Расскажите о себе. Чем вы занимаетесь? По вам видно, что вы очень устаете, возможно, работаете без выходных.

– Так оно и есть. Я работаю без выходных. Работаю в закусочной для бедных. Таких сотни по государству, наверное, знаете. Домой возвращаюсь поздно. В основном дома меня никто не ждет. Я живу один. Нет ни семьи, ни друзей.

– Сожалею вам. Наверное, вам так одиноко?

– Нет. За 10 лет одиночества ты смотришь на шумные семьи и компании, как на нечто такое, чего быть не должно. Это все чужое для меня.

– Я вам искренне сочувствую, хотя нахожусь в таком же положении, в каком находитесь и вы. У меня тоже нет семьи и нет друзей. Точнее сказать, они были, но потом исчезли.

Она погрустнела. Склонила голову, отдав прекрасные глаза тени. Я хотел было обнять ее, но отказался от этой затеи. Мы не так уж много времени провели вместе, чтобы я мог ее обнять. Она сжала руки в кулаки. Я увидел на безымянном пальце левой руки кольцо. Неужели она была замужем, и с ее мужем случилась беда. Зная систему нашего государства, это было бы неудивительно. Как я уже говорил, Партия может обречь человека на смерть просто так, просто по желанию. Или потому что он попал не в то место не в то время.

В основном люди сдавали друг друга полиции, или, как я уже говорил, вначале любовник сдавал мужа полиции, а сам кувыркался с женой, пока та его не сдаст. Я слышал о случаях, когда дети сдавали родителей лишь из-за того, что те что-то не так сказали или прикрикнули на детей за их ошибки. Это был еще один повод моего нежелания заводить семью. Каждый день спать на мине, боясь, что она взорвется, не особо хочется.

Она посмотрела на небо. Я видел, что от наплыва воспоминаний она старается не заплакать, решил, что в правилах приличия лучше будет не смотреть на нее. Отвел глаза.

– Я люблю небо, – продолжила она, устремив взгляд в голубое море, накрывающее нас – мне кажется, что все ушедшие от нас родные люди поселяются там, на небе.

– Когда-то это определение подходило под слово Рай, но сейчас оно вышло из моды.

– Его изгнали. Изгнали из нас это слово, не дав взамен ничего. Безысходность.

– А разве что-то физическое под этим словом было?

– Была вера.

– Вера?

– Вера, что после смерти мы не исчезнем в темной пропасти из ничего, а попадем в место, в котором встретимся с почившими близкими и обретем там покой.

– Вы ярая приверженца всех этих определений, так мне показалось.

– Просто мне куда приятней знать, что я не исчезну в небытие, а встречусь с любимыми.

– Все это выдумали люди, чтобы утешить себя. После смерти нет ничего.

– А вы откуда знаете? Вы умирали?

– Только духовно. Морально я мертв с самого рождения. Меня воспитали отличным, идеальным гражданином Партии. Морально я мертв с самого первого глотка грудного молока моей матери, вместе с которым в мое тогда не родившееся сознание, попали все правила жизни Партии.

– И вы им следовали?

– Не всегда. Но я был отличным гражданином. Ни близких, ни друзей. Только и существую, чтобы работать, больше ничего от меня не требуют, и большего предложить я не могу.

– Вы жили как робот?

– Возможно.

– Все делали на автомате?

– Возможно. Я не хочу сейчас говорить о себе. Расскажите вы о себе.

Она встала, решила размять ноги. Невольно я остановил взгляд на ее подтянутой заднице. В голове что-то загромыхало. Но это было недолго. Она поправила свою футболку, слегка приоткрыв начало груди. Но позже футболка закрыла это от меня, поднявшись чуть вверх. На время я подумал, что встреча эта предзнаменование. Что, если она послана мне судьбой? Но то же самое я думал и о Мэтте, что в итоге вышло?

              Я поднялся, поднял свое полотенце и подошел к ней.

– Уже уходите?

– Возможно. Мне еще нужно приготовиться к завтрашнему дню.

– О да. Понимаю. Решили постирать свою форму и побриться.

– Именно так.

– Не буду тогда мешать.

Она пошла вперед, а я последовал за ней. Мне не оставалось ничего другого. Такое чувство, будто это не я принял решение уходить с поляны, а она его приняла, когда я согласился. Точнее, стоял перед фактом.

На шаг она шла впереди. Я же шел позади нее, выглядел послушным псом моей хозяйки. Нет. На такое я не подпишусь.

– Стальной характер у тебя!

– Поживешь с мое, и у тебя такой будет

– Так говоришь, как будто ты многое повидала.

– Мне кажется, что так оно и есть. Впрочем, я тебе потом об этом расскажу.

– Потом? Это значит, что мы еще увидимся?

– Да. Или ты против?

– Нет. Я не против. Просто интересно, ты и вправду хочешь со мной общаться?

– Я же сказала, что да. Или это «да» не играет смысла в наши дни?

– Играет.

– Ну, тогда, значит, да.

Дальше мы шли молча.