– Нет. Ни за что. Я всю жизнь боролся за право на существование именно здесь. Я не хочу все пустить коту под хвост, чтобы отправиться в район нищих и оттуда свинтить из страны. Даже если это возможно, нет. Я не готов. Какие шансы, что тебя не убьют, когда ты доберешься до парома. Ты же знаешь правила. Из страны никто не может сбежать: ни нищий, ни бедняк, ни партиец. Всех без исключения ждет смерть. Ждут чистильщики, которые сделают так, что никаких доказательств твоего существования на земле не будет.
– Мне очень жаль, что ты не решился. Мы бы могли сбежать.
– Ты бы мог. Впрочем, мысленно ты уже сбежал. Не удивлюсь, если мысленно ты вдыхаешь океанский ветер, чувствуешь на своей коже капли океана.
– Да. Так оно и есть. Я думал над этим давно. Решился давно. Просто я не хочу, чтобы ты подумал потом, что все наши беседы прошли впустую. Они были единственным моим утешением в этой жизни.
– Я бы не подумал об этом.
Вру. Подумал бы. Подумал бы, будто он предал открывшееся ему мое сердце. Хорошо, что он рассказал обо всем. Поделился идеями и предложил бежать с ним. Хорошо.
– Давай, – Мэтт протягивает стакан – чокнемся напоследок.
Мы чокаемся стаканами, и дальше наш ужин проходит в безмолвной тишине.
Он уехал в нищенские районы через месяц. 2 недели отработал, получил конечную зарплату, неделю потратил на продажу квартиры и уехал. Добровольно пересек границу. Больше его для нас не существовало. На работе только и делали, что говорили о нем, изредка поглядывая в мою сторону. Кто-то даже не стеснялся меня. Говорил о том, какой он трус, раз уж решил добровольно отправиться к этим маргиналам. Над Мэттом подшучивали. В лицо бы никто ему ничего не сказал, его боялись. Он был авторитетом для многих. Даже для Эрни. И пускай он никому об этом не скажет и никогда с этим не согласится, но это было так. Мэтт единственный, кто мог ответить Эрни, и единственный на кого Эрни не выплескивал свою злобу, свой гнев. Пожалуй, если бы тогда Мэтт заступился за Анну, Эрни бы ее не тронул. Но Мэтта не было на смене. Теперь его уже никогда не будет на смене. Он бросил меня. Хоть я и пообещал ему, что не буду злиться, я злился. Он бросил меня. Пускай он предлагал пойти с ним, переступить через все то, к чему я так стремился, и что так искренне пытался сохранить. Плевать, я бы все равно не пошел. Но я зол. Он мог бы остаться и жить как жил. Нечего ему было думать о свободе. Неужели это наши беседы его так вдохновили, тогда, если бы я знал, я бы не стал с ним разговаривать на эту тему. Тогда бы мы с ним вообще не разговаривали. Мне было скучно без моего друга. Хоть я и злился на него, но он был моим другом – единственным, кто поддержал меня. Единственным человеком, благодаря которому Эрни меня не трогал. А теперь я весь во власти Эрни. Он может творить, что захочет. Я вижу глаза Эрни. Он уже что-нибудь придумывает. Придумывает коварные замыслы против меня. Я обречен без Мэтта. Может, стоило бежать с ним?
4
Последнюю свою ночную смену я провел в одиночестве. У меня был скромный обед, состоявший из списанных гамбургеров. В руке я держал стакан, такой же стакан, на который недавно смотрел Мэтт, видя в нем так называемую свободу. Я делаю глоток. Для меня это просто стакан. В нем нет ничего необычного. Он полон чернью. Эту чернь я принимаю в себя. Даю пройти ей через мои легкие к желудку, и там загрязнить его, чтобы потом она могла в нем раствориться и выйти из меня в другом формате. Гамбургеры невкусные. Они списанные. Но раньше они были вкуснее. Или их плохо приготовили в самом начале, или это у меня проблемы. Я решил, что у меня, а то еще заставят купить дорогое блюдо. Заставит кто? Я же тут один. Смотрю в потолок и не вижу на нем ничего. Ничего, что мог бы увидеть Мэтт, чтобы последовать в нищенские районы. Где же он ударился головой? Где он поступил не так? Где он оступился от своего пути? Я смотрю в потолок и чувствую себя идиотом. Да. Я идиот. Мэтт перерос меня и духовно и физически. Ему хватило смелости сказать нет всему этому безумию. Он выбрал неминуемый конец, последовал как герой. А я так и остался дрожать от страха. Нужно будет сделать записи в дневнике и уничтожить его. Может так я смогу спастись от злой участи судьбы. Смогу протянуть еще лет 10. Без дневника не будет никакого обвинения. Встрече с чистильщиками можно будет сказать пока. Кого я обманываю? Партии не нужна причина, чтобы изолировать испорченную клетку, дабы не допустить заражения всей цепочки.