Изгой

– Хорошо, но не обещаю, что тебе это может понравиться. Хотя, как знать, – улыбнулся я, достал из ящика стола тетрадь и приступил: – «Порой не все вещи являются прямыми по значению и применению. Например, карандаш. Карандаш – по своему определению это средство для письма, но это изначально была часть дерева, а может стать и оружием пыток или даже убийства. В зависимости от того, в каких руках будет карандаш, такое применение ему и найдётся. В зависимости от того, как смотреть на карандаш, то́ в нём и можно будет увидеть. Так и со многими вещами, а также со многими людьми. Какой человек, такое будет и его отношение к другому человеку. Какой родитель, такой и ребёнок. Это относится ко всем смертным…» Это я написал вчера, после твоего ухода.

– Это замечательно, – одобрительно сказала Софья. – Действительно, ты прав. Я с тобой полностью согласна, но мне кажется, что могут быть исключения. Например, не всегда дети берут всё от своих родителей.

– Дети не берут всё от своих родителей – это так. До шестнадцати-семнадцати лет многое зависит от родителей, потом наступает время, когда человек создаёт себя сам. Это я где-то прочитал, давно уже. И, что касается исключений, то в этом ты права.

Повисла тишина и я осознал, что от нашего главного разговора нас не спасёт притворство и перевод темы. Я был не прочь пообщаться на философские темы, однако сейчас тому было не время. Я не знал с чего начать и, думаю, она тоже. Тем не менее, нужно было что-то сказать, иначе с каждой секундой чувство неловкости данной ситуации становилось всё сильнее.

– Софья, – начал я, – я должен тебе в кое-чём признаться и вероятно ты уже догадываешься, что я имею в виду…

– Может быть. Всё же давай, не томи, продолжай, – с каким-то нетерпением сказала Софья.

– Я долгое время пытался объяснить это чувство рационально, я пытался понять эту привязанность к тебе, именно привязанность, никак иначе. Оно возникло тогда, когда я только впервые тебя увидел. Уже тогда я не мог выпустить тебя из головы. Во мне возникли совершенно неизвестные мне ранее чувства, всё смешалось, моя жизнь изменилась и я рад этому. Я теперь смотрю на тебя как на подарок судьбы. Долгое время мне пришлось идти к этому, готовить себя психологически. Но всё-таки я подошёл к этому и страх, который стоял на моём пути, предоставил мне право высказаться и объясниться с тобой. Я понял, что жизнь не имеет смысла без тебя.

– Тогда сделай то, о чём сейчас думаешь.

Я сел рядом с ней на диван и ладонью провёл по её щеке; она смотрела на меня таким потрясающим взором; её глаза свели меня с ума: они не могут принадлежать человеку, только – ангелу. Я решился поцеловать её прямо в губы. Она растаяла в моих руках и покорилась мне, а я покорился ей. Это было потрясающе: невозможно объяснить и описать. Я не думал ни о чём кроме неё.

После этого мы обнялись и сидели, молча, минут двадцать, но я хотел, чтобы это длилось вечность. Для меня исполнилась моя заветная мечта, о которой я только что и мог – думать.

Мы пробыли вместе до глубокой ночи. Она рассказывала мне вслух обо всём о чём думала. Я не мог размышлять трезво и лишь изредка называл её: либо самой красивой, либо самой милой, либо самой прекрасной. Честно говоря, я мало её слушал. Я думал о нас как об одном целом. Любовь настолько сильно заседает в сознании, что все остальные чувства как-то меркнут и становятся неважными.

После, она ушла. Моё сердце полностью принадлежало ей. В этот миг произошла вспышка любви, которая вылилась восвояси и теперь моя любовь – это ни что-то в мыслях к ней, ни что-то сокрытое внутри. Я могу теперь доказывать любовь, могу действовать из любви и ради любви. Сейчас любовь реальна и, самое главное, взаимна. Это было за гранью человеческой реальности. Я был недоверчив к людям, критиковал их и презирал, но Софья в корне изменила моё отношение к людям, через себя. Я признал все свои ошибки в одночасье.

Я начал ожидать её тотчас как она ушла. Я ещё долго думал: моя мечтательность выстраивала сотни фантазий, тысячи размышлений. Я так сильно увлёкся этим, что не заметил как уснул.

7

Утром я проснулся от криков с улицы.

Я посмотрел в окно: внизу я увидел лежащего на земле человека и пару десятков столпившихся зевак. Из любопытства, которое так присуще любому из людей, я решил спуститься вниз и утолить моё искушение.

Всё-таки понимают ли люди свои противоречия? Возможно, это что-то бессознательное; может у человека есть даже определённое стремление к этому, что-то вроде инстинкта. Иногда это чувство противоречия помогает человеку созидать великое, иногда – разрушать великое. Этот неизведанный парадокс является ещё одной загадкой человека, и для человека.