Изгой. Истерзанные крылья

Мы снова рассмеялись, прогоняя из наших отношений последние тени былого.

Общими усилиями мы водрузили камень на место и смазали специальным скрепляющим раствором. Позже, когда строительство башни завершится, ее стены изнутри и снаружи будут покрыты, как и у всех остальных, известняком.

И у меня наконец появится настоящий дом. Мой дом. Мой и Эстель.

По законам айранитов, жениться можно было только тогда, когда есть куда привести молодую жену. То есть – строго после того, как построил собственное жилище. И хотя мне хотелось сделать Эстель своей в тот же день, как я обрёл свободу и возможность отдать ей все годы своей жизни, зная, что теперь их будет впереди немало, снова нарушать закон я не стал. Не потому что боялся, что меня опять изгонят, нет. Подобные вещи меня больше не пугали. Самым сильным моим страхом стал страх потерять Эстель, но этому я не позволю случиться никогда. А вот отца огорчать не хотелось. Я был его единственным сыном, которого он снова обрёл. А он был навархом – хранителем традиций клана, которые свято чтил. И я не хотел обижать его, поддавшись порыву немедленно утвердить свои права на женщину, которая и так – я знал это – принадлежала мне. Поэтому набрался терпения и приступил к тому, что не завершил много лет назад – к возведению семейного очага, дома, куда я внесу Эстель на руках, чтобы прожить с ней здесь жизнь.

Согласно рангу наследника наварха и будущего главы клана, мой дом должен был располагаться прямо под дворцом отца, на выступе в скале, который давно был предназначен для его фундамента, но остался пустовать на долгие годы, напоминая об утрате, понесенной навархом по его собственной вине. Но теперь здесь наконец был заложен первый камень, из которого потом вырастет еще одна ослепительно белая башенка среди других таких же, живописно раскиданных по скалам тут и там.

По принятым у айранитов обычаям, дом помогали строить все желающие. Будучи недавно возвращенным в лоно семьи и клана, я не слишком рассчитывал на помощь собратьев, полагая, что какое-то время ко мне будут относиться настороженно, как к чужаку. Но ошибся. Айраниты шли один за другим, неся с собой необходимые материалы, и среди них, к моему большому удивлению – был Идрис. Я отдал должное его смелости, которая ему, несомненно, понадобилась, чтобы взглянуть мне в лицо, ибо я был живым свидетельством совершенной им когда-то подлости. Но я был рад, что он это сделал. Наконец мы оба смогли предать прошлое забвению.

Чьи-то руки обхватили меня сзади, когда я выпрямился, покончив с водружением в остов будущего дома очередной плиты. Нежным касанием они проскользили по влажной от пота груди, лаская кожу. Руки, которые я не спутал бы ни с какими другими. Под их ласковыми движениями сердце стало биться громче, а все тело мгновенно откликнулось на близость женщины, ставшей моей избранницей. Идрис и другие айраниты мигом испарились, понимая, судя по всему, что все последующее не предназначается для их глаз.

– Эстель. – Я повернулся к будущей жене и поймал ее за руки. Ладони, обхваченные моими, казались совсем крохотными. Я прикоснулся губами к их внутренней стороне и прижался к ним щекой. – Эстель, – повторил я, – если ты будешь так меня отвлекать, то я никогда не дострою наш дом и не сделаю тебя честной женщиной.

Она засмеялась. Этот звук, такой редкий раньше, отдавался внутри меня сладостной дрожью.

– С тобой я хочу быть бесчестной, Киаран. Самой порочной, самой…

Я прижал палец к ее губам:

– Если ты не перестанешь говорить такие вещи, я за себя не отвечаю.

– Именно этого я и хочу, мой айранит.

Я почувствовал, как взгляд заливает чернота при виде того, как лукаво и призывно блестят ее глаза, от ощущения того, как ее тело вжимается в мое. Я огляделся, желая убедиться, что рядом никого нет, но даже если есть – мне было уже все равно. Им же хуже, пусть завидуют.

Я увлек Эстель за фундамент нашего будущего дома, прислонился к нему и приподнял ее над землёй, держа за ягодицы. Она быстро поняла намек и обхватила меня ногами. Я задрал на ней юбки и, не обнаружив белья, почувствовал, как перехватило дыхание. От желания, от жажды, от невыносимой тяги к этой женщине. Моей женщине.

Я приник к ее губам, требовательно раздвигая их языком и врываясь в глубины рта. Эстель отвечала мне тем же, и каждое прикосновение ее языка к моему обжигало, заставляя сгорать в мучительном, но сладостном огне. Я сминал руками ее ягодицы в такт с движением языка, а потом проник в нее пальцем. Она была влажной, но я оттягивал момент обладания, испытывая собственное терпение на прочность. Эстель застонала и откинула голову, открывая мне доступ к своей шее. Я поцеловал ее подбородок и прошёлся губами и языком по линии горла, из которого вырывалось судорожное дыхание. К первому пальцу я добавил второй, двигаясь внутри, и готовый взорваться от того, как жадно мышцы Эстель обхватывали мои пальцы. Я понял, что сойду с ума, если не окажусь в ней сейчас же. Немедленно. Глубоко.