Изгои Рюрикова рода

Цуриэль приметил: хозяин дома выставил из опочивальни всю прислугу и теперь был вынужден сам наполнять кубки тем самым отменного качества шуршунским[10] розовым вином. Сыновья Феоктиста сидели немного в стороне, вкушали плоды и рыбу, пили одну только воду. Они не прислушивались к разговору старших, скрипели кольчугами, бряцали поножами, но Цуриэль не заметил при них оружия. Мечи и луки, из уважения к хозяину, молодые греки оставили возле дома привратника. Цуриэль рассматривал хрупкие, склонные к женственной одутловатости тела сыновей Феоктиста. Облачены в шёлковые плащи, увешаны оправленными в золото самоцветами, смердят благовониями, склонны к чревоугодию и мужеложеству, но в то же время спесивы и задиристы, будто петухи, самонадеянны, нерасчётливы, кичливы. Куда им состязаться с бородатыми северными мужами! Вот и таскает их старый, хитроумудреный грек следом за собой на манер почётной стражи, запрещает до захода солнца вкушать вино. Боится упустить из вида. Боится, что сыновья в нетрезвом безделье свяжутся с ратниками княжеской дружины.

– Не стоит тратить силы на притворную скорбь, – хрюкал Феоктист. – Необходимо принять меры! Моему корчмарю дружинники князя Давыда задолжали круглую сумму. На прошлой неделе – помнишь ли? – доверенный твой человек, уроженец Волынской земли, Пафнутий Желя со товарищи, пожог пристань. Сгорело два судна! Благо мы успели разгрузить с них товар! Благо корабельщики успели ноги унести!

– Ты предлагаешь эээ… сместить князя Давыда и поставить на его место эээ… кого ты предлагаешь? Ратибора не вернуть. Воевода мёртв. Разве что князя Володаря?

– У русских есть присловье. Они в таких случаях поминают горькие корни.

– Хрен редьки не слаще. – Иегуда улыбнулся. – Я тебя понимаю Феоктист. Вместо одного строптивого и трезвого управителя на наши седеющие головы свалилась ватага вечно голодных, страдающих от лени забияк! Они дерутся друг с другом…

– Добро бы только друг с другом!

– Они мешают мирной торговле.

– Надо предоставить им сообразное чину занятие… – простонал Феоктист. – Надо отправить их к берегам Тавриды!

– Вот вернется Амирам, и тогда…

– Ты посадишь русские дружины на его корабли?

– Нет, о дружественнейший Феоктист! Я посажу русские дружины на твои корабли! На «Морского коня» и «Нептуна», а отважный Амирам возглавит плавание.

– Амирам не согласится! – Феоктист надул и без того пухлые губы.

– Амирам – воин и купец!

– Сделаться водителем чужих кораблей! Риск слишком велик!

– И «Морской конь», и тем более «Нептун» куда надёжней Амирамового «Единорога»! Что есть «Единорог»? – Иегуда в запале вскочил с места, забегал по опочивальне. Сонная свита Феоктиста всполошилась, уставилась воловьими очами на хозяина дома.

– Что прогневало тебя, Иегуда? – хрюкнул Феоктист.

– Что есть «Единорог»?! – завопил Иегуда. – Старый корабль, чинённый-перечинённый такелаж, скитается по морям несчётное количество лет, подобно Вечному жиду. Море до сих пор не забрало его себе только благодаря искусству Амирама! А ты, жадный грек, предлагаешь мне посадить в это утлое корыто всю русскую дружину вместе с их женщинами и конями?!

– Посоветуй им, Иегуда, оставить баб и лошадей на берегу, – назидательно заметил Феоктист.

– Русские дружины не воюют в пешем строю! Русичи не умеют держать целибат! – Иегуда воздел руки к тёмному потолку.

Широкие рукава его одеяния, упав к плечам, обнажили унизанные браслетами жилистые руки. Разноцветные зайчики поскакали по белёным стенам. Сыновья Феоктиста вытаращили воловьи очи, принялись шарить руками по поясам, но, не найдя ножен, успокоились и продолжили трапезу. Цуриэль горестно вздохнул.

– Пусть дружинники-русичи насилуют жён ромеев Таврики, – скабрезно усмехнулся один из сыновей Феоктиста, именуемый либо Нарцызасом, либо Онферием.

Эти двое были рождены женою грека в один час, и Цуриэль не затруднял себя изысканиями отличий между двух одутловатых, пучеглазых рож.

– Тебе придётся раскошелиться, Феоктист! – ревел Иегуда. – Русские дружины отправятся в набег к берегам Тавриды на твоих галерах!

* * *

Солнце покатилось к горизонту, сад Иегуды утонул в благоуханной тени, челядь внесла блюда и кувшины, полные яств да напитков, и убрала порожнюю посуду, а честные купцы, почётные граждане Тмутаракани, продолжали спор. Явился тщедушный писец с ворохом пергаментов, складным столиком и писчим прибором. Ругаясь и богохульствуя, купцы составили письмо, адресованное воинскому начальнику Тмутараканского княжества, светлому князю, высокородному Давыду, сыну Игоря. Алый бубен полуденного светила висел над синим горизонтом, едва касаясь нижним краем кромки воды, когда честные купцы, устав от препирательств, скрепили письмо сургучными печатями.