Изгои Рюрикова рода

Громовой голос был подобен рёву разъярённого быка. Далее последовала длинная фраза, произнесённая на неизвестном Цуриэлю наречии, но щедро сдобренная общеизвестными ругательствами и страшными богохульствами. И Цуриэль, и прислужник, и случайные прохожие на уличке – все слышали удары бича, звон железа, грохот падающих тел, все видели сотрясающиеся от ударов кроны дерев в саду.

– Кого-то подвергают жестокому наказанию, – предположил Цуриэль. – Но это не помешает мне исполнить долг: доставить письмо по назначению!

Цуриэль говорил складно, но с места тронуться не решался. Так и стоял неподвижно, словно его пригвоздило к месту метко брошенное копьё.

Наконец дверь из сада с силой распахнулась, больно ударив Цуриэля коваными скобами по лопаткам. Выпавший наружу человек оказался огненно-рыжим полуголым великаном. Плечи и грудь его были исполосованы свежими багровыми рубцами. В правой руке он сжимал короткий, обоюдоострый меч, в левой – порожний надтреснутый кувшин. Мутные очи его смотрели рассеянно, алый рот изрыгал невнятную брань. Цуриэль посторонился. Рыжий великан направился вверх по улице туда, где над плоскими крышами глинобитных домишек возвышался храм, посвященный Марии-пряхе, матери распятого колдуна.

– Спеши к своему господину, мразь! – кричали ему вслед из сада. – Скажи ему: князь Володарь всем простит, кому должен!

– Эй, жидовин! – Цуриэля не только окликнули, но и ухватила за полу туники.

Тощая, покрытая густым волосом рука высунулась из-за створки распахнутых ворот. Цуриэль зашипел, попытался оттолкнуть незнакомца, но костлявая, похожая на птичью лапу кисть крепко держала его за край одежды. Тонкая шерсть туники затрещала.

– Отцепись, нищеброд! – Цуриэль не на шутку озлился, тщетно пытаясь вырваться из цепких лап.

– Не оскорбляй мою святость, жидовин!

– Святость?! – борода Цуриэля вздыбилась, тюрбан съехал на сторону, он размахивал руками, бился, словно птица в силке. Его плюгавый пленитель выполз из ворот. Высокий, тощий, одетый в нечистое ветхое тряпье, он нестерпимо смердел перегаром, чесноком и конским потом. Цуриэль видел прямо перед собой его загорелое до черноты, костистое лицо, обрамлённое длинными, нечёсаными волосами.

– Изыди, нечистый гой! Почто ты протянул ко мне свои немытые хваталы?! Ты источаешь невыразимый смрад! Изыди, нечестивец!

Цуриэль ругался, хватал волосатые руки, силясь отцепить их от своей одежды, а сам всё заглядывал через его плечо в сад. Усыпанные розоватыми лепестками дорожки были пустынны. Огромный серый гусь гулял под персиковыми и ореховыми деревами, чинно переставляя желтоватые лапы. Весь сад, сколько мог видеть старческий взгляд, оказался усыпан глиняными черепками, обрывками одежды и обломками домашней утвари. Но ни единого движения не узрел Цуриэль, ни звука не уловило его чуткое ухо. Только один раз мелькнул рыжий бок чудной, златогривой кобылы, словно солнечный луч, плясавший меж ветвей, нечаянно соскочил на землю. Цуриэль двинулся вперед, оттесняя хмельного оборванца, назад, за ворота, в сад. Тот повиновался, отступая, и будто тянул Цуриэля за собой.

– До чего дошло беспутство в Тмутаракани! – причитал Цуриэль. – Нищеброды порядочных граждан за одежды хватают и тащат. Зачем? Куда? Грабеж?

– От нищеброда слышу! – отозвался ему немытый незнакомец. Он говорил на языке ромеев чисто, без запинки. Это обстоятельство и унимало гнев Цуриэля, и ещё больше распаляло любопытство.

– Моё имя – Возгарь. Для русичей я такой же язычник, как и ты, иудей. Зачем же ты хаешь меня?

– Служитель мёртвых богов… – фыркнул Цуриэль.

– …дай деньгу! – Возгарь наконец перешел к сути дела.

– Нет денег… – рассеянно шипел Цуриэль, вытягивая шею. – А что это там у вас…

– Как же «нет денег»? А кошель? Вон на поясе у тебя кошель! Неужто пустой?

– Башка у тебя пуста! – Цурэль наконец разглядел чудную, золотистой масти кобылу. Княжеский отрок водил прекрасное животное по саду. Кобыла выглядела хорошо, хотя, на взгляд Цуриэля, несколько заплыла жирком.

Робкий обычно Иоахим на этот раз настолько осмелел, что попытался ударить Возгаря древком опахала, но тот проворно увернулся.

– Оставь, Иоахим! – Цуриэль снисходительно взмахнул рукавом. – Я вижу, ты разумеешь греческий язык, старик, в то время как многие в этом доме изъясняются и бранятся на языке русичей.

– Разумею! – был ответ. – Моё имя Возгарь. Я не только владею греческим и арамейским языками, но и могу писать. Я учен. Я – волхв!

– То-то я и слышу! – Цуриэль задумчиво пожевал губами и протянул волхву заветную грамоту, адресованную князю.

Они вошли в сад. Цуриэль шёл следом за Возгарем, осторожно перешагивая через кучи ломанного хлама – следы недавнего побоища. Возгарь двигался уверенно, не выпуская из рук раскрытый пергамент.

– Писано по-гречески, – волхв рассуждал деловито, не умеряя шага. – Только незадача, достопочтенный…

– Цуриэль моё имя!

– Достопочтеннейший! Наш князь не понимает ни греческого, ни арамейского, ни какого иного языка, если слова его написаны буквицами, будь то на пергаменте, на папирусе, на бересте или попросту на тыне.

– Ах! – отозвался Цуриэль.