Изгои Рюрикова рода

– Кобыла зажирела, Володарь Ростиславич, – Илюша склонился к его изголовью. Как девица, румян и пахнет по-девичьи – цветочным медком да молочком.

– Неуместно мне по жаре таскаться, – нехотя отозвался князь.

– Из жратвы – одна лишь каша да вонючая баранина, – не отставал Илюша. – Её половец Кукниш под седлом привёз. Не могу есть эдакую мерзость – хоть убей. Сам видел, как он шмот мяса из-под седла доставал. А в нём, в мясе-то, белые черви кишмя кишат, Володарь Ростиславич! А он об ляжку его, да так ловко, что черви наружу повыскакивали! Теперь харчат её, а я не могу. Да и постный же сегодня день…

– Постный день, говоришь? – Володарь прислушивался к Илюшиным жалобам сквозь сон. И не желал князь подниматься с ложа, и невмоготу стало жалобам внимать. Рядом, под кошмой беспечно сопела девка-половчанка, именуемая Сачей. Не хотелось Володарю тревожить неуёмную девицу. Утомлённый ночными игрищами, шумливыми, требовательными ласками Сачи, Володарь хотел теперь немногого: проваляться на сладком ложе до вечера, отужинать с любезной дружиной, набраться сил для новых любовных свершений. Не то достанется и ему ночью кнутом. Володарь усмехнулся, вспоминая, как Сача исхлестала плетью Давыдкиного посланца, огромного, незлобивого Мышату. Неровен час и убила бы, не вмешайся он вовремя.

– Так поди выуди хоть рыбку. Вон оно, море-то! А ты удить мастак… – посоветовал он Илюше.

– Я из реки умею удить! А на море… Там волны, боязно что-то…

– Да ты не ленив ли, отрок? – князь потянулся, отверз очи, сглотнул горький ком. Эх, похмелиться бы! Но и это лень.

– Сбегай до корчмы, Илюшенька. Купи меду, что ли…

– Денег – ни полушки. Не на что в корчме купить…

Володарь натянул кошму на голову. Там, под плотной шерстяной тканью остро пахло телом Сачи. Князь, испытывая новый прилив мужской силы, прикрыл глаза. Нет, не быть ему сегодня исхлестанным бичом, он и сам…

– Жемчуг скучает… Утром Мэтигая за плечо цапнул. А тот ему и морковки предложил, и гриву расчесал. Всё одно – не хочет Жемчуг Мэтигая, – привёл Илюша последний довод.

Володарь осторожно, стараясь не потревожить Сачу, вылез из-под кошмы.

– Поди, седлай, что ли, коней. И в правду надо их прогулять.

Илюшка кинулся к двери. Эх, до чего ж коряво житье в Тмутаракани! И всё-то у Володаря есть, одной лишь радости нет как нет. Умыкнул тать радость у князя. Да и кто же тот тать? Не местный ли уроженец – Иегудушка Хазарин, странный, неизъяснимо опасный, будто ряженый чёрт? И полюбился же ему князь Володарь. И повадился Иегуда-сатана на Володарев двор что ни день таскаться, странные разговоры говорить. И всё-то совращает, а на что – не понять. И денег-то сулит, но ни полушки не получено пока. Один лишь смысл в его речах ясен: ступай, князь Володарь, за море, к таврическим берегам. И там грабь, и там круши, и там будет тебе прибыток и слава. Нешто и правда поддаться уговорам Иегуды, отправиться, что ли, в Тавриду? Может, там не только прибыток и слава? Может, там она, радость, на высоком холме сидит, на море смотрит, его, Володьку, дожидается?

Володарь натянул порты и рубаху. Взялся было за меч, да передумал. Успеется ещё намахаться-то! А на дворе – теплынь! А море неподалёку! Нешто и правда поплыть? Вспомнились Володарю рассказы лепшего друга Демьяна о дальних походах по морям, о неистовом восторге штормов, о любопытных странностях чуждой жизни. Да где теперь Демьян? Дожди давно уж, поди, смыли плоть с его костей, степные ветры развеяли по миру прах. Эх, не довелось и схоронить! Зато память осталась, светлая, золотая: конь да кобыла. Вот они стоят под седлами. Шустрый Илюшка на славу постарался, быстро спроворил. А вот и Жемчуг, могучий, злобный, необузданный. Нехорошо смотрит на Колоса, недобро. Неужто снова вознамерился затеять драку? И верно! Скалит зубы Жемчуг, кричит да и Колос – не мерин престарелый, копыта чай не пеньковые. Взыграл, взбрыкнул, взметнулся, Илюшка на узде висит, воздух ножонками молотит. Жемчуг стоит, крепостной башне подобен, зубы скалит, к битве изготовился – вырвет у ворога шкуры клок, ткнёт в морду острым копытом. Недалёкий половец Мэтигай держит его за узду. Этот уж сбежал бы давно, но боится княжеского гнева. Эх, степное племя! До наживы жадное да нестойкое. Чуть что – шасть в ковыли, и след простыл – пусть матушка-степь укроет. Не станут половецкие воины оплотом стоять, сбегут.

– Не сдюжу, киназ! Бросаю узду! – возопил Мэтигай и бросился наутёк.

Жемчуг степенно, не торопясь направился к беснующемуся Колосу.

– Беги, Илюша! – тихо попросил Володарь. – Беги, не калечься!

Кони дрались, сметая на стороны дворовую утварь. На вопли хозяина дома, престарелого торгаша из племени аланов, сбежались и вся его дворня, и дружинники Володаря – половцы.