Изгои Средневековья. «Черные мифы» и реальность

Кто из нас более заслуживает имени израильтянина? Ты, по твоим собственным словам, отошедший от язычества ради почитания великого Бога, еврей не по крови, но по вере, или же я, еврей и по крови, и по вере? Но я не именуюсь евреем, ибо новое имя было дано мне, и уста Господни его изрекли. Авраам – отец мой, поскольку мои предки происходили из этого рода: ведь ожидая Мессию, когда тот должен был прийти, и приняв его, когда он пришел, они более истинный Израиль, чем те, кто ждал Мессию, но отверг его, когда тот явился, и до сих пор ждет его, ибо вы по-прежнему ждете того, кого уже отвергли. Язычники, ежедневно обращаемые в веру Израилеву, пополняют народ Божий, вы же упорствуете в заблуждениях евреев.

Из этих строк вроде бы следует, что перед нами – зеркальный диспут двух апостатов: из христианства в иудаизм и из иудаизма в христианство (хотя в христианство перешел, скорее, не сам Альваро, а его предки – в эпоху массовых крещений в вестготском королевстве). Впрочем, в другом письме, реагируя на нескрываемое презрение оппонента, Пабло находит источник гордости в своем уже не еврейском, но готском происхождении. Бодо-Элеазар, ученик корифеев каролингского возрождения, прославленных библейских комментаторов и богословов Клавдия Туринского и Рабана Мавра, с высоты своей эрудиции, накопленной во франкских классах, смеялся над убогостью и вторичностью аргументов своего пылкого корреспондента, изолированного от христианской латинской учености: «Бешеный пес <…> компилятор, как и те, у кого ты списал все свои слова». Пабло защищался как только мог:

Готы презирают смерть и превозносят раны […] Я тот, кого Александр велел избегать, боялся Пирр и Цезарь страшился [формулировка позаимствована из «Истории готов» Исидора Севильского]. О нас сказал Иероним: «У него рог на голове, беги от него». И потому не болтай о бешеных псах и признай себя огрызающейся лисой […] и не говори, будто я – компилятор древних, ибо это пристало мужам великим.

Смешивалась ли в жилах Пабло Альваро еврейская и готская кровь или же декларация одной из двух родословных была чисто риторической, неизвестно, но примечательно, как в традиционную дискуссию об «истинном Израиле» вмешалось соперничество двух германских народов – вестготов и франков, – хотя их представители, ведущие эту дискуссию, были по разным причинам оторваны от собственной государственности и пребывали под властью ислама в статусе зимми – «покровительствуемых», но дискриминируемых религиозных меньшинств.

Рабан Мавр преподносит свой труд «О хвалах Святому Кресту» папе Григорию IV.

Миниатюра из рукописи IX века. Австрийская национальная библиотека

Через несколько лет Бодо-Элеазар вновь упоминается в Бертинских анналах, в записи за 847 год, в роли малодостойной: он якобы занимался в Андалусии тем, что настраивал мавров против мосарабов и советовал кордовскому эмиру либо принудить последних к переходу в ислам или иудаизм, либо предать их смерти. Хронист ссылается на письмо испанских мосарабов франкскому королю Карлу Лысому, сыну Людовика Благочестивого, в котором те молили о заступничестве. Хотя в целом сюжет о притеснениях мосарабов и их надеждах на франкскую помощь представляется вполне правдоподобным, роль бывшего придворного дьякона в этих событиях, равно как и вообще его связи с мусульманскими властями более ни один источник не подтверждает.

Самое позднее упоминание Бодо (а именно его деятельности еще во франкской церкви) относится к 870-м годам и содержится в послании реймсского архиепископа Гинкмара Карлу Лысому, написанном по поводу перевода жития Дионисия Ареопагита и монастыря Сен-Дени.

* * *