Ижорский гамбит

– Если хочешь свои придумки на башнях держать – воля твоя. Я бы к внутренней части стены пристроил клеть из брёвен, с открытой площадкой, а на неё поместил пороки. С неё супостата разить будет сподручнее. – Федот из Чернигова обрезал ножом толстую ветку и притулил её к стене.

– Может, так и сделаем, а пока кусок крыши над бойницей надо разобрать. А Пахомовскую башню к началу навигации придётся оставить только с навесом. Она весь фарватер держать под прицелом сможет. Это потом. Вы мне скажите, уважаемые, осилите ли стены каменные? Нет? Я так и думал. Идём дальше. За арки и всё, что связано с каналом, ответ держат южане. Самое слабое место сейчас – решётка. Она мне не нравится. Это какое-то убожество из жердей.

– Так вроде железную привезли, чем она плоха-то? – Илья был у них старшим, вот и возмутился.

– Надо, чтобы решётка поднималась и опускалась. Если это сложно, то сделайте ворота. – Меня начало раздражать самомнение зодчих. Собственные промахи и ошибки были так туманны и неразличимы, а чужие бросались в глаза, что не высказаться о запруде, которая, по моему мнению, должна будет принести немало бед – не смог.

– А на кой ляд они сейчас нужны? Мы церковь ещё не достроили, эту б решётку туда, я и место присмотрел. – Южанина звали Огрызко. Склочный киевлянин больше ныл, чем работал, но почему-то был в авторитете у своих.

– Шапку сними, когда со мной говоришь. Ты что, совсем опух на дармовых харчах? Или думаешь, тебя тут вечно кормить будут? Сказано поставить решётку – будешь ставить, а всё остальное… вас ещё за это чудо, – замок Ильича ни капельки не напоминал оборонительное сооружение, был нефункционален, состоял из многих мелких комнатушек и имел низкие, зато арочные потолки, – выдрать надо. Тут крепость, а не богадельня.

Огрызко не стал снимать своей шапки, так и сидел, с покрытой головой. И вместо того, чтобы проявить уважение, ляпнул:

– Я Пахому Ильичу пожалуюсь, он нас уважает. Мы с ним, а не с тобой ряд положили.

– Пошёл вон! В ОБСЕ ещё пожалуйся, там таких слушают.

– И пожалуюсь! – уже на ходу буркнул Огрызко, зацепился шапкой за дверной проём и обнажил ловко зачесанную плешь.

Не обращая внимания на ретировавшегося скандалиста, я продолжил:

– Считаем, что с аркой и решёткой разобрались. Так, Илья?

После ухода Огрызко Илья почувствовал себя более уверенно и даже спину выпрямил.

– Сделаем. С утра начнём, а с той стороны на лёд мостки положим и камнем засыплем.

– Теперь о самом главном. За то, что успели столько построить, каждому из вас, кто сидит за столом, жалую по перстню с самоцветом. – Увесистый кошель оказался у меня в руках, оттуда было извлечено одно украшение, а остальное перешло в мозолистые руки зодчих. – Пусть каждый, кто спросит, что он означает, получит ответ – награда за добросовестный труд, за строительство Орешка.

Утром строители так и не начали менять решётку – было не до того. Сразу после завтрака обнаружилось, что исчез Огрызко. Причём шапка и топор так и остались лежать в пристройке домика, где жили киевляне, к ним никто не прикоснулся. Сбежавший, никогда строителем и не был. Полтора года назад мастеровые что-то перемудрили и стена выстраиваемой ими церкви рухнула. Был скандал, а Огрызко каким-то образом сумел отмазать зодчих, в результате чего стал их хозяином. Мечты быть поближе к местам с крупными капиталами завели мерзавца в Новгород, откуда он собирался отправиться на запад, подальше от Руси, да только Удо раскусил нечистого на руку киевлянина и от гнили избавился, сплавив к Пахому Ильичу.

* * *

В роскошном плаще из меха выдры, пригодном как для дождя и липкого снега, так и для пурги в крепчайший мороз, в сопровождении оруженосца, всадник буквально влетел во двор усадьбы в Копорье. Остановившись перед крыльцом, наездник спрыгнул с лошади и направился к крыльцу дома, где уже три недели, проклиная всё на свете, нашёл пристанище один из самых влиятельных и уважаемых людей на всём побережье Балтии. В строящемся замке было слишком шумно, а гость любил тишину.

– Коня прими! Да оботри насухо, – уже открывая дверь, крикнул человек в меховом плаще конюху. – Совсем обленились тут, один я за всех работаю.