Изъято при обыске. Полвека спустя.

Я не стала, выслушав собеседницу, ни поддакивать ей, ни возражать. И вот какой сделала вывод: администрации педагогического училища, невзлюбившей эту преподавательницу за плохой характер, очень хотелось бы, наверное, гораздо раньше избавиться от нее под каким-либо благовидным предлогом, но сделать это не позволяли существовавшие при социализме законы. А теперь, при капитализме, попробуй кто-то из работающих не на государственном, а на частном предприятии, проявить неуважение к хозяину, тотчас лишится места. И не к кому будет пойти пожаловаться. Все это она видит и прекрасно знает, и, тем не менее, взахлеб ругает ушедший в прошлое социализм. А за что она меня ненавидит? Думаю: за то, что не разделяю ее убеждений, не вторю ей, когда она начинает «выступать». Презирает меня за то, что в жизни я довольствуюсь малым. А это ведь чисто по-советски. Недовольна она и тем, что я эти свои отсталые, как она считает, мнения выражаю в книгах, которые издаю, которые, скрывая это от меня, она читает по интернету.

Приходить к Розе я перестала. Уяснила наконец, что даже неизлечимо больной, прикованный к постели человек может быть чрезвычайно опасен для окружающих его людей, если у него имеются деньги, телефон под рукой, а совести ни на грош. Трудно сказать, какую именно цель преследовала она, натравливая на меня водителя того огромного грузовика. Одно бесспорно: это ее рук дело, так как слишком странно вела она себя в тот слополучный день и накануне. Докатилась, как говорится.